снова раздался голос диктора.
— Благодаря большой подготовительной работе машинам удалось практически мгновенно расшифровать посланные Солнцем ответные сигналы. Передаем текст ответа: «Сигнал принят. Мысль верна, вопросы ясны, сотрудничество возможно и необходимо». Слушайте, слушайте! В большой аудитории, откуда мы ведем свои передачи, собраны представители всех видов массовой информации. Мы с нетерпением ждем, когда снова откроются двери в святая святых — к участию в переговорах допущены очень немногие... Они сообщат нам о том, какие вопросы еще были заданы и как на них ответило Солнце... Вот снова в дверях представитель комиссии Контакта, вот он подходит к микрофону...
Диктор умолк, а невидимый представитель сообщил: «Мы только что послали очередной запрос, что именно и насколько полно известно Солнцу о жизни на нашей планете? В чем сущность человеческого счастья и счастья звезд? Что есть счастье вообще?» И снова — голос диктора:
— В среднем, дорогие радиослушатели, между временем посылки каждого запроса и получением ответа на него проходит двадцать-двадцать пять минут. Первый вопрос уже мчится со скоростью света к этому гигантскому очагу разума и высшей мудрости...
Норман наугад крутнул ручку, и в уши людей полез приторно-елейный тенорок какого-то проповедника:
«Божественный разум Солнца, как и его божественное происхождение, показано нам сегодня в эксперименте передовой науки. Как живое воплощение Самого Господa предстает нам Солнце, его божественная мудрость, даруюшая в своем несказанном величии и бескорыстии жизнь тем, кто недостоин даже лицезреть его в неизреченной благодати... Воистину — Он всюду и во всем, но видеть Его не дано. И потому не замечаем мы порой своей греховности, что нэ можем сравнить себя с Ним, не смея даже глядеть на Его воплощение...»
— Нельзя ли там что-то другое, Стив? — не выдержал Вольфсон. — Пожалел бы хоть нашу даму...
Лола включила мотор, вопросительно поглядела на Нормана.
— Знаете, мальчики, можно ведь сочетать приятное с полезным...
— Пожалуй, — кивнул Норман, меняя настройку.
Машина рванулась на шоссе, а кибернетик, прослушав несколько фраз, снова и снова крутил ручку, тыкал в кнопки диапазонов. В сознание людей ворвался и затопил его весь мир с его разноязыким многоголосьем...
«... теперь, станем надеяться, оно объяснит нал некоторые свои действия в отношении эволюции! жизни и разума, смысл некоторых социальных изменений...»
«... и наконец-то поняли самое главное: главное от нас не зависит...»
«... практически ничего изменить не в состоянии. Не здесь ли глубочайшие корни фатализма древних?»
«... могли бы договориться. Хотя на таком расстоянии и при такой пропасти между жизненными интересами и временными сроками немудрено и просчитаться, как бы тщательно ни взвешивались все «за» и «против»...»
«... на первый наш вопрос раньше, чем мы могли ожидать. Напоминаю: что именно и насколько полно известно Солнцу о жизни на нашей планете?»
И снова поплыли звуки величественной симфонии, но теперь диктор не позволил насладиться музыкой. На ее фоне он начал медленно произносить слова, решив, как видно, щегольнуть синхронным переводом:
«Известно... все... более... полно... чем вам... самим... Вы — моя часть... Частица... моего... разума... мои исполнительные... органы. Я воспитываю в вас... стремление.., к свободе, чтобы... вы смогли... проникнуть туда... куда нет... доступа моей... энергии... Иссякнув во мне, она... возродится... в вас для борьбы... с волнами хаоса... способными погасить... мириады звезд... подобных мне...»
— О-ля-ля! — восторженно пропел Норман, — Учти, Лола: это лишь увертюра. Нельзя ли еще прибавить скорость? Да, жаль. Теперь подождем, ответа на второй вопрос. И если только я не окончательный кретин, представление на этом будет окончено.
— Второй вопрос касался сущности человеческого счастья? — спросил Вольфсон. Журналистка кивнула, и ее пышные волосы беспорядочно рассыпались по плечам, упали на глаза. Поправляя их, она удерживала руль сначала только левой, потом — правой рукой.
— Осторожно! — крикнул вдруг Норман. Но было уже поздно. Машина резко вильнула вправо, несколько метров прошла юзом, занося к осевой багажник, потом тяжело осела на ручном тормозе, который, немыслимо извернувшись, успел рвануть Норман.
— Приехали, — спокойно констатировал Вольфсон. — Что ты успел там разглядеть, Стив?
— Масло! Или нефть? Черт его разберет. Кто-то, проезжая здесь раньше, разлил какую-то пакость. Сейчас посмотрим.
Выбравшись из машины, кряхтя и постанывая, потирая ушибы, они прошли несколько метров назад по липким следам колес. Нагнувшись, Вольфсон провел пальцем по бетону, понюхал.
— Действительно, какая-то маслянистая штука,.. Только не нефть. И на машинное масло не похоже... Мы сумеем ехать?
— Машина, кажется, в порядке, — сказала Лола. — Будем считать, что дешево отделались. Но я уже не смогу вести, у меня шоковое состояние. Садитесь за руль вы, Карл.
Вольфсон молча пожал плечами и пошел к машине. Едва все заняли места, физик быстро набрал ппежнюю скорость, но Стив, напряженно всматривающийся вперед, через несколько минут поднял руку.
— Карл, сбавь! Так, тормоз... Стой! Кажется, это похоже...
— Неужели опять? — привстапа Лола.
— Вот именно! — зло процедил Норман. — Помните полицейский вертолет, который прошел над нами? Это их работа!
— Они еще повисели над нами, — сказала Лола. — Послушайте, мальчики, а почему это Солнце разговаривает музыкой?
— Нашла время! — рассмеялся Вольфсон. Норман быстро взглянул на нее.
— «Любопытство, — заметил однажды Эшби, — хорошая вещь, но сколько антилоп погибло, остановившись поглядеть на шляпу охотника...» Впрочем, ты молодец, Лола. Фокус весь в том, что язык музыки — это довольно совершенный... Я бы даже сказал, универсальный язык. Человек не придумал музыку— он подслушал ее у природы. И если тебе нужны доказательства, на досуге возьми таблицу Менделеева и поинтересуйся соотношениями атомных весов второго ряда, — лития, бериллия, бора, углерода, азота, кислорода и фтора... Разница между каждым последующим и предыдущим соответствует разнице между ступенями мажорной гашмы: тон, тон, полутон, три тона... Те же тетрахорды.
— Да, помню, — улыбнулась журналистка. — Кажется, о том же говорил мой системщик: «Природа не решает дифференциальных уравнений, не берет интегралов и вообще чихать ей на математику. Она обходится взаимовлияниями частот, подстраивая друг к другу колебания элементов систем и создавая из них все, вплоть до биосистем на уровне сознания и разума». Действительно, если уж растения «понимают» музыку, а коровы увеличивают надои молока... Конечно, если это настоящая музыка.
— Именно так, — кивнул Вольфсон. — Уж если макромолекулы в нашем теле отлично «слышат», понимают и принимают к сведению колебания друг друга, то о макросистемах и говорить нечего. Кстати, именно на этом пути, — изучая колебательные движения, — наука всегда делала наиболее перспективные открытия...
Разговаривая таким образом, они приблизились наконец к подозрительно поблескивающему участку дороги и остановились пораженные: большая площадь, шириной около двадцати и длиной не менее пятидесяти футов, была покрыта блестящей маслянистой пленкой. Предполагать теперь, что это результат чьей-то небрежности или случайности, мог бы только кретин... Пленка быстро твердела под жгучими лучами Солнца, однако на ощупь оказывалась ничуть не менее скользкой.
— Это не масло! — уверенно заявил Норман, ковырнув несколько раз дорожное покрытие носком туфли. — Мне эта штука напоминает полимер, предназначенный для покрытия летних катков.
— А возьмем-ка мы пробу! — провозгласила Лола и, присев на корточки, сняла браслет, отскоблила
