— Да, это охлаждает страсти, — согласился Чарли. — Вот почему мы всегда спрашиваем разрешения перед тем, как сделать это в обществе. Это чистая вежливость. Обычай этот очень древен, и у вас, наверное, есть что-либо в этом роде. Человека не заставляют раскрывать себя без его собственного желания.
— У вас тут действительно чудеса, — восхитился Чарли. — Ну, что… прошел я испытание?
Филос осмотрел его сверху донизу, и его его смущение, видимо, усилилось.
— Нормально, — произнес он несколько напряженно, — все в порядке. Ты выбрал очень хороший костюм. Пойдем?
— Послушай, — остановил его Чарли, — ты что-то не договариваешь. Если я выгляжу как-нибудь не так, то пора сказать мне об этом.
— Ну, что ж, поскольку ты просишь меня… — Чарли видел, что Филос напрягается, тщательно выбирая слова, — тебе очень нравится эта… э-э, шляпа?
— Просто она такая легкая, что я почти забыл о ней. — Черт побери, я приложил ее к голове, а теперь не могу снять.
— Это пустяки, — Филос коснулся орнамента на стене, нырнул в шкаф и достал оттуда нечто вроде рожка для обуви. — Вот, прикоснись этим.
Чарли так и сделал, и черный шар покатился, подпрыгивая, по полу. Чарли загнал его ногой внутрь и положил рожок на место. — Что это такое?
— Разрядник? Он отбирает биостатический потенциал у материала.
— А что, именно биостатическая сила заставляет одежду прилипать к телу?
— Да, поскольку одежда не биологический материал. Спроси об этом Сиеса: я сам это не совсем представляю.
Чарли уставился на Филоса. — Ты все же чего-то не договариваешь. Выкладывай лучше все, как есть, Филос.
Смущение Филоса еще более усилилось, и Чарли стало даже жаль его.
— Лучше не надо. Когда над тобой в прошлый раз посмеялся Сиес, ты дал ему такого пинка, что он летел через весь кабинет Милвиса.
— Я сожалею об этом. Я был слишком расстроен тогда… Давай, забудем этот случай.
— Знаешь ли ты, что ты надел себе на голову?
— Нет.
— Турнюр.
— Хохоча, они вместе вышли из комнаты и отправились к Милвису.
— Хорошее дело — игра в шары, — говорит Смит.
— Популярная.
— Стадное чувство, — Смит не хочет уколоть Герба, хотя про себя он смеется.
Воцаряется молчание. Они выговорились и теперь оба соображали, что бы еще сказать. Герб считает, что людям, которые находятся вместе, не обязательно все время извергать слова, но он держит свое мнение при себе, так как Смит может подумать, что он начинает рассуждать о серьезных вещах.
— Манжеты опять выходят из моды, — помолчав, изрекает Смит.
— Угу. Миллионы парней сейчас перешивают брюки. Как по-твоему, куда девают портные все манжеты? Куда идет весь этот материал?
— Коврики делают.
— Стоят одинаково, — Смит имеет в виду брюки без манжет.
— Точно.
Опять молчание.
Вступает Герб:
— У тебя много костюмов из немнущейся ткани?
— Есть несколько. Все их носят.
— Кто их стирает? — Никто, — с негодованием бросает Смит. — В химчистках их чистят специальным способом, неплохо зарабатывают.
— Не очень здорово.
Смит пожимает плечами.
— Что делать?
— Да, — Герб чувствует, что и эта тема исчерпана.
— О! Гляди, Фаррел.
Герб видит ухмылку Смитти, который глядит через окно на окно в доме напротив.
— Что он там делает?
— Телевизор смотрит. Гляди, какой стул.
Герб поднимается и подходит к окну. В руках у него пепельница, которую он ставит на стол, после чего Герб возвращается к дивану. С расстояния в сто тридцать футов не должно быть замет его любопытного взгляда.
— Да, это гнутый стул.
— Гнутый то гнутый, но он красный. Откуда у него красный стул?
— Не спеши, Смитти. Он будет менять мебель.
— ?
— Помнишь, года два назад вошла в моду грубая мебель, стиль ранчо. Тогда он приобрел это большое зеленое кресло. Увидишь, что будет через неделю. Раннеамериканский стиль.
— О, да.
— Запомни, через неделю.
— Да-а.
— Это я тебе говорю.
— Как это у него получается менять мебель дважды за три года?
— Может, родственники подкидывают?
— Ты его знаешь?
— Я? Что ты. Никогда даже не был у него. Мы почти не здороваемся.
— Я думал, ему едва хватает.
— Чего так?
— Машина.
— Так он тратит все на мебель.
— Странные люди.
— Почему странные?
— Тилли видела, как его жена покупала черную патоку в супермаркете.
— Черт, — морщится Герб, — все помешались на ней. Неудивительно, что у него такая машина. Его даже не волнует, что все видят, как он ездит на ней уже восемнадцать месяцев.
Опять молчание.
Смит замечает:
— Время мне уже браться за покраску.
— И мне пора, — кивает головой Герб.
По газону скользят лучи фар — на дорожку въезжает фургон Смита, делает круг и скрывается под навесом. Двигатель смолкает. Дверцы хлопают, словно бросают два коротких слова. Приближаются женские голоса, они говорят одновременно, но не теряют нить разговора. Открывается дверь и входит Тилли, а за ней Жанетт.
Они шли по извилистым коридорам и дважды без труда возносились вверх по бездонным вертикальным шахтам. На этот раз туалет Милвиса был особенно впечатляющим и состоял из двух лент: белой, обвернутой вокруг тела и правой ноги, и желто-пурпурной, обвивавшей туловище и левую ногу. Милвис был один, он торжественно приветствовал Чарли и недвусмысленно одобрил его синий наряд.
— Я оставлю вас, — сказал Филос, на которого Милвис вообще не обратил никакого внимания (что, впрочем, по мнению Чарли, могло означать только одобрение) до тех пор, пока тот не произнес этих слов, после чего Милвис кивнул Филосу и на прощание улыбнулся.
