хотелось есть.
— Ай, нехорошо, — обиженно сказала немка. — Я же просила тебя ждать на месте. Я могла пройти назад другой дорогой, и мы бы разминулись.
Наташе вдруг захотелось плакать.
— Я боялась, — чистосердечно сказала она, — почувствовав теперь полное доверие к этой пожилой женщине с такими же густыми морщинками вокруг глаз, как и у ее, наташиной, матери. — Я боялась…
— Боялась… — повторила немка, с упреком глядя на Наташу. — Да, наши столько натворили, что теперь люди шарахаются от всех немцев, как от зверей. Да… Но, фрейлейн, немцы тоже люди…
Наташа молчала.
— Фрейлейн, если ты пробираешься к своим, то не пройдешь: лес забит войсками. — Немка с грустью посмотрела на Наташу. — Молодая и красивая ты, фрейлейн. Тебе нельзя к солдатам. — Она пожевала губами и, поколебавшись, сказала: — Видно, что скоро русские будут тут. Ты только не бойся меня. У меня тоже есть дети. До вечера ты будешь здесь, а ночью я прийду за тобой. Пойдем, покажу безопасное место.
…Вечером немка, имени которой Наташа так и не узнала, задворками привела ее к себе, в небогатый крестьянский двор. Наташа отогрелась, обсушилась на кухне, а потом ее поместили в боковушке.
Так прошло около двух недель.
Однажды немка разбудила Наташу среди ночи и сказала, что ей надо уходить: в деревню вошла воинская часть, и в ее доме тоже будут стоять солдаты.
— Ты беглянка, а с этим у нас очень строго… Я должна была на тебя заявить. Не обижайся, фрейлейн, больше ничего не могу сделать.
Старая женщина вывела Наташу в лес, только уже в другую сторону от села и рассказала, как идти, чтобы не натолкнуться на войска.
В лесу Наташу всё же задержали солдаты и сдали в колонну русских людей, угоняемых вглубь Германии. Но возле самого Одера колонну настигла советская танковая часть, и Шумилова вместе с другими была, освобождена.
… Всё это Наташа рассказала лейтенанту Вощину.
— Майор, о котором вы говорили, и раньше бывал у лесника? — спросил лейтенант, внимательно выслушав девушку до конца.
— Нет, я его тогда увидела впервые. Но лесник разговаривал с ним как со знакомым. Постойте, я сейчас вспомню его имя… Как же, как же… Да, Вилли! Так его называла фрау Герта.
— Вы помните его внешность?
Наташа подняла брови.
— Как вам сказать… Он обыкновенный. Роста… такого, как вы, худой… худощавый. В общем, я не могу его обрисовать, но если бы увидела, узнала бы сразу.
— Еще вопрос, Наташа. Вы, кажется, сказали коменданту, что Вульф — фашист.
— Да.
— Откуда вы это знаете?
Наташа растерянно посмотрела на Вощина.
— А кто же он?. Конечно, фашист. К тому же, я видела у него фашистский значок. Вы мне не верите?
— Верим, верим, дорогая Наташа, — взял девушку за руку лейтенант. — Вы еще не знаете, какое большое дело вы сейчас сделали. Потом, когда-нибудь я вам расскажу. — Да, кстати, кто это вас так экипировал?
— Танкисты. — Наташа смутилась и расправила складки гимнастерки под ремнем. — Я в лесу совсем оборвалась. И потом… на мне ведь было всё немецкое, так я и чулки выбросила.
Вощин уже хотел было отпустить девушку, но в это время в комнату вошел майор Ярута.
— Здесь русский дух, здесь Русью пахнет, — весело сказал он, кивнул Наташе и пожал руки Вощину и коменданту. — В твоем хозяйстве, подполковник Югов, сразу как-то забываешь, что находишься на чужой земле.
Лейтенант взглянул на Яруту и сразу понял, что тот тоже всю ночь не спал.
Майор устало опустился на стул, мельком взглянул на Наташу, потом вопросительно — на Вощина.
— Познакомьтесь, Николай Степанович, — сказал лейтенант. — Наташа Шумилова, та самая Наташа, которую мы ищем.
— Вот как! Прекрасно. Очень рад познакомиться.
Пока лейтенант докладывал всё, что ему рассказала Шумилова, подполковник Югов взял из рук Яруты фотоснимки и с интересом принялся их рассматривать.
— Где ты достал? — опросил он майора. — Да это же какой-то головорез прямо для истории запечатлел всю сущность фашизма!
Ярута протянул фото Вощину.
— Посмотрите, лейтенант, это сынок того выжившего из ума генерала, с которым мы имели честь вчера познакомиться. Каков?
Наташа, сидевшая рядом с лейтенантом, искоса взглянула на снимок и вдруг вскрикнула:
— Ой, так это же он!
Все довернули к ней головы.
— Кто он? — настороженно спросил майор.
— Тот самый… тот самый майор Вилли!..
Лейтенант Вощин торжествующе посмотрел па майора: ну, как? Вот вам находка! Но майор Ярута оставался спокойным. Он задумчиво смотрел на Шумилову. Вощина это несколько удивило, как удивляло его и то, что майор совершенно спокойно выслушал рассказ Наташи, словно эти сведения для него не имели никакого значения. Но затем лейтенант сообразил, что они для майора теперь не так уж новы, что ночь, проведенная Яругой в поместье генерала, для него, видимо, не прошла даром.
VI. “ВИЛЛИ ЗДЕСЬ!”
Как это хорошо: говорить, что думаешь, говорить во весь голос, не боясь, что тебя подслушают и за малейшее неугодное слово отправят в концлагерь. Как это хорошо: идти, куда вздумается, и тебя никто не остановит дающим, безоговорочным “Хальт!” Какая прекрасная вещь свобода!
Наташа упивалась ею и целыми днями ходила по улицам городка, наслаждаясь звучной родной речью. Колонны солдат, следовавших на фронт, она провожала горящими глазами и приветливо, сердечно махала им рукой. Ей хотелось обласкать каждого, поцеловать в обветренные, потрескавшиеся губы. Это они, люди в серых, видавших виды шинелях, принесли ей свободу. Счастливой вам судьбы, милые!
Однажды Наташа забрела на центральную площадь, где прямо с грузовика раздавали местному населению хлеб. В городе еще не была налажена выпечка хлеба, и снабжением жителей пока что занимались части Советской Армии. На грузовике стоял солдат в белом халате, ловко резал бурые поджаристые буханки на две равные половинки и раздавал подходившим цепочкой немцам. Очередь протянулась чуть ли не через всю площадь. Немцы строго держались друг другу в затылок, терпеливо ждали, но было заметно, как они с тревогой поглядывают на машину: хватит ли? Наташу тоже охватило беспокойство: хватит ли всем?..
Удивительно: еще четыре дня назад, когда она устало плелась, подгоняемая полицейскими, куда-то на запад, она жаждала одного: чтобы вся Германия взлетела в воздух, чтобы все немцы пережили то, что переживает она: и голод, и холод, и унижения. А вот сейчас она с тревогой поглядывала на грузовик и беспокоилась: сколько там еще хлеба, удастся ли накормить всех?.. Наташа остановила взгляд на маленькой голубоглазой девочке. Она тоже стояла в очереди и молчаливо, шаг за шагом, подвигалась вперед.
Очередь вдруг зашумела, зашевелилась, все тревожно заговорили:
