— Кто бы поверил мне? Сказали бы — дезертир твой Иван. Поди докажи!
— Все равно людям надо было рассказать: одни поверили бы, а другие, может, и сомневались бы… Но правду знали бы!
— Похоронки не было… А вот на Феногена была похоронка. Неужели без похоронки Иван не имеет права на память?
— Имеет! — Оленич подумал, что надо бы разыскать командиров Ивана. Может быть, что осталось от Пронова у его жены?
— Карточка есть. А еще он записку оставил…
— Где она?
— В патроне. Он так сказал: заложи в патрон и спрячь. Ты не успеешь передать, кто-то найдет, передаст…
— Вы покажете мне?
— Заходи, солдат. Тебе, конечно, дам почитать.
Она поднялась, отряхнулась, как старая взлохмаченная птица, хотела было идти, да вдруг наклонилась и шепотом сказала:
— Говорят, что Феноген живой. А? Григорий Корпушный в порту видел совсем недавно…
И она быстро пошла узенькой тропинкой через луг в направлении села. А Оленич с Романом сидели и смотрели ей вслед. Парень был просто ошеломлен услышанным: сколько живут в одном селе, а не знают, что произошло однажды осенью во время войны в их селе.
20
Наконец-то Оленичу удалось поговорить с Григорием Корпушным, мужем Варвары. Встретил на улице трезвого, попросил зайти. Григорий явился немного смущенный и даже вроде оробевший. Но он просто растерялся, когда капитан заговорил об Иване Пронове.
— Видишь ли, Григорий, какое тут деликатное дело… Можно сказать, ответственное. Ты был в дружбе с Иваном Проновым?
— Да, он был для меня учителем. Жизни учил.
— А знаешь его судьбу?
— Нет, мне ничего о нем неизвестно. Погиб и все.
— А как? Где? Почему?
— Ходили слухи, будто бы видели его здесь при немцах…
— Верно. Тяжело ранили его недалеко отсюда, в песках. А похоронен здесь.
— Как? Почему же никому об этом неизвестно?
— Откуда мне знать? Да ты ведь забыл того человека. И Петра Негороднего забыл. Каким же ты был солдатом, что забыл свой долг перед погибшими на фронте?
— Виноват я. Виноват по всем швам, капитан. Подскажи, что я должен сделать для памяти Ивана?
— Это стоящие слова. Давай найдем машину и поедем в соседний район, разузнаем кое-что о гибели партизанского отряда и парашютистов-разведчиков. Слыхал о них?
— Да так… Кое-что рассказывали.
— Где бы нам взять машину? Поедешь со мной за шофера? Ты ведь, говорят, первоклассным водителем был.
— Было дело… У нашего механика есть машина. Я поговорю с ним, мы же кумовья. Думаю, не откажет.
— Хорошо было бы завтра и выехать. За день управились бы.
Григорий сдержал слово, выпросил машину, и они поехали. До соседнего райцентра — шестьдесят километров, и через полтора часа уже были в районном архиве и городском музее, но документов о парашютистах не оказалось. Даже о партизанском отряде имени Фрунзе достоверных сведений было слишком мало. Но заведующий музеем подсказал Оленичу, что парашютистов убили возле села Пустошь.
Пустошь — степное село, расположено на равнинной полупустынной местности. В селе работала бригада чайковского колхоза. Бригадира Артема Загладного они нашли на бригадном дворе, в маленькой конторке, где сидели учетчик да агроном. Бригадир — фронтовик, и поэтому, узнав, кто такой Оленич и зачем приехал, охотно взялся помочь.
— О парашютистах люди знают, но рассказывают по-разному. Дети позаписывали много рассказов о партизанском отряде и о парашютистах, но фамилию Пронова я не помню.
— Никого из очевидцев не осталось?
— Да есть одна старуха, — проговорил нерешительно Артем, но потом поднялся и решительно сказал: — Пойдемте к ней. Я хоть и не доверяю памяти престарелых людей, но послушать ее не грех.
Старая женщина подслеповато смотрела на гостей, стоя на пороге хаты, потом узнала бригадира:
— Может, постояльцев привел?
— Да нет, Лукьяновна: в гости к вам зашли. Примете?
— В гости? Ну, ты же знаешь, что самогона не гоню. Или вы с казенкой пришли? Садитесь к столу: я пирожков с горохом напекла. И квас еще есть.
Но Артем спешил: у бригадира всегда дел по завязку, и ему некогда было рассиживаться за столом. Но все же пирожок взял.
— Люди интересуются, как погибли парашютисты. Вы помните то утро, когда тут стрельба стояла?
— А как же, видела все, пока туман не подступил. Да лучше бы и не видели мои глаза!.. Вот здесь, у окна, я сидела. Уже рассвело, был виден весь выгон до самого леса…
Оленич подошел к окну, потом к другому. Рядом, метрах в пятидесяти, громоздилась куча мусора, виднелись какие-то руины, поросшие мощной лебедой да крапивой, дальше тянулся луг, или, как назвала старуха, выгон, а вдали виднелась низкая редкая лесополоса.
— А это что за развалины? — спросил он хозяйку.
— Да ведь это сгорело гадючье гнездо, — сказала она равнодушно.
Артем разъяснил:
— Стоял на том месте дом немецкого холуя Перечмыха. Во время оккупации лютовали его сыновья, помогали карателю Хензелю. Старый Перечмых держал в страхе село, старуха ненавидела всех в округе, два сына служили полицаями. Один убежал с немцами, другого убили здесь.
— Не ко мне постучали парашютисты в окно, а к кулаку, — проговорила старуха. — Деваться-то им некуда было, сбросили их на рассвете, когда начал подниматься туман. Метнулись они туда-сюда — пусто, ни куста и ни ямки. Пришлось к селу идти. И я видела, как они направились к кулацкой хате, как старик вышел и повел их в дом, как через минуту старуха побежала к сыновьям, которые дежурили в полиции. Вскорости примчались на машинах и мотоциклах каратели…
Задумалась-запечалилась старая женщина, опустила глаза. Память возвращала ее к тем ребятам, которые так неосторожно попали в ловушку. И, наверное, до сей поры у нее осталась боль за погибших ребят.
— Наверное, наши поняли, что их предали. Старого Перечмыха они прикончили и стали отступать. Я видела, как они побежали по выгону — двое вперед пошли, а третий отставал от них, вроде как бы охранял их. Но очень скоро его подбили, он упал и пополз в сторону, а за теми двумя погнались на конях и на машине… Их побили, они не успели добежать до леса… И как-то сразу поднялся густой туман, и я уже ничего не видела. Слышала только, как лютовал сын Перечмыха, как голосила старая змея. Ее-то, видно, пожалели наши ребята…
— А про партизан вы что-нибудь слышали?
— Про партизан? Как же, как же! За два дня… Да, за два дня до того, как сбросили тут парашютистов,
