свадьбе?.. Нет, свадьбы не может быть, твердила она себе: Мартын любит ее, она любит Мартына, кто ж посмеет у нее это счастье отнять? Умереть — это она может, но за Ходыку не пойдет никогда!
Однако с приближением вечернего времени смущение начинало пробираться в Галину душу все больше и больше. Мартын не приходил. Ведь должен был он знать, что Ходыка сегодня приедет в город. Может, случилось с ним что? Отчего и весточки не перешлет?! Между тем приготовления к свадьбе принимали самый решительный характер; очевидно, войт решил поставить на своем.
А славетный войт киевский сидел в своей светлице угрюмый и мрачный, как осенняя ночь. Все шло так, как ему хотелось: Ходыка въезжал сегодня вечером в город, завтра Галя, его единственная дочь, к венцу с ним пойдет. Что ж, пара в городе не последняя! Чего и желать? Да и Галочка сама не убивается, даром что тот дурень Славута распинался за нее… потому что разумная, покорная дочь… Но, казалось, именно этот-то тихий покорный образ Галочки со счастливой, детски безмятежной улыбкой больше всего и мучил сердитого войта. И когда он представлял себе милый образ своей коханой, балованной дочери рядом с этим тощим бескровным лицом, с его алчными глазами и сдавленной головой, беспричинный, не находящий себе выхода гнев закипал в глубине его души. Мрачно и ненастно глядел перед собою войт, нахмурив мохнатые брови и опустив седую голову на грудь. Густые сумерки сгущались вокруг него. Вдруг тихий скрип двери прервал его неразрешимые думы.
На пороге стояла Галя, тоненькая и бледная, с такой счастливой улыбкой на лице.
В сердце войта задрожала какая-то мягкая и теплая струна, но лицо его осталось таким же мрачным.
— Чего тебе? — спросил он, стараясь придать своему голосу суровый и строгий тон.
— Батечку! — робко проговорила Галя, входя в светлицу и закрывая за собою дверь.
— Ну, что?
— Батечку, родной мой, да неужели же вы решились отдать меня за Ходыку?
— Не видишь, что ли? — буркнул сердито войт. — Не сегодня ведь решилось! Завтра венец.
— Батечку, коханый мой, я ж у вас одна дочка, — заломила Галя руки, и голос ее зазвучал так тихо и печально, что войт почувствовал с крайней досадой, как в сердце его мучительно заскребли кошки под влиянием этих безропотных слов.
— Да разве вы меня не любите, таточку? За что хотите меня загубить, чем прогневала я вас? Разве я вас когда огорчала, разве я вас когда не поважала? Нет у меня ни матери, ни сестры, одни только вы… — тут Галя не выдержала, и жалобное, сдавленное всхлипывание прервало ее слова.
Все взволновалось в душе войта при звуке этого детского, беспомощного плача, но так как дело было уже непоправимо, то досада охватила его еще сильней. «Тоже нашла время, когда говорить, — быстро пронеслось в его голове. — Завтра свадьба, а она сегодня только надумалась! Не осрамить же мне себя перед всем городом из-за нее, опять и воевода…»— и войт сердито стукнул кулаком по столу, возвышая голос:
— Что это ты, батька укорять пришла? Батька учить будешь? Га?! От земли не отросла, а батько уже в землю вошел, и ты еще будешь батьку советы давать?! — кричал все громче войт, раздражаясь уже от звука своих слов. — Я ее не люблю, я об ней не думаю? Спасибо, дочко, — поклонился он, — дождался шаны от тебя! За то, что любил и берег, как зеницу ока…
Но Галя ничего не ответила… Она только тихо плакала у дверей…
А войт продолжал, волнуясь все больше и больше:
— Да Ходыка первый жених в городе, ты поищи еще другого такого. Все горожанки от зависти пропадают, услышав, что ты за него идешь! Да за него б любая княгиня пошла, так чего ж еще надо тебе, а?
— Что мне с его богатства? — едва выговорила сквозь слезы Галя. — Он от скупости черный хлеб грызет…
— У тебя свое будет, тебе все отпишу, не бойся, первой паней будешь.
— Ах, на что оно мне, на что?! — припала Галочка к косяку дверей, вздрагивая всем своим тельцем. — Он уморит, уморит меня…
— Не уморит, не бойся, дочко, любить будет, да еще и как!
— Ох, таточку ж мой родименький, мой единый, мой коханый, — бросилась Галя перед отцом на колени, хватая его руки и покрывая их поцелуями. — Не отдавайте ж меня за Ходыку, не губите мой век молодой! Ух, — вздрогнула она, — как мне подумать обнять его, пригорнуться к нему, слово родное сказать?! Холодный, холодный, как змея, как жаба! Он высушит, вывялит мое сердце! Да не давайте ж меня за него!..
Войт вырвался от Гали и несколько раз прошелся взволнованно по комнате. «А, черт бы побрал всех на свете! Вот плачет же, разливается, словно ее на убой ведут! Прибралась к самому венцу, а теперь и голосит? Это он, он взбаламутил ее, ну, погоди ж, попадешься ты мне! — сердито говорил себе войт, стараясь не глядеть в сторону плачущей дочери. — Завтра венец, весь город знает… Опять и с Ходыкой поссориться, назло на воеводову сторону перейдет! Да нет! — постарался он успокоить себя. — Если бы она была в кого закохана? Ну, другое дело, а то девичьи слезы скоро высыхают, да она раньше и не плакала. Э! Сживется — слюбится!»
— Чего плачешь? — обратился он к Гале более мягко. — Сама не знаешь, что говоришь! Не все же красавцами народились. Будет любить тебя и жалеть, как муж…
— Ах, что мне в его любви, — припала Галя к ногам войта, — когда я, таточку, не люблю, не люблю его?!
— Вздор!! — вскрикнул уже вспыливший войт. — Поживешь — полюбишь! Не ты первая, не ты и последняя! Будешь потом еще и батька благодарить, что не послушался глупых девичьих слез.
— Не буду, не буду! Не губите меня, таточку! Пожалейте ж меня!
— Да что ты, с ума, что ли, сошла? — вырвался наконец войт из цепких Галиных рук. — На завтра свадьба, весь город о том знает, а ты хочешь, чтоб я осрамил, ославил и себя, и тебя на весь свет?!
Но Галя только рыдала, припавши к земле.
— Благодарила б батька за то, что думает о тебе! Батько лучше знает, где своей дочери счастье найти! На него полагайся, его слушай, а своим дурным разумом не раскидай! Или ты думаешь в девках поседеть?
— И поседею, и умру, а за Ходыку замуж не пойду! — выкрикнула вдруг решительно Галя, подымаясь с пола.
— Не пойдешь? Ты смеешь против моей воли идти? — даже отступил войт, не веря своим ушам.
— Не пойду, не пойду! Когда вы меня не жалеете, когда вы меня хотите со света сжить, так я сама себя убью, а за Ходыку не пойду, не пойду! — выкрикнула Галя, захлебываясь истерическим рыданьем.
— Ты, ты так батьку!.. — мог только выговорить войт, застывая от изумления и не веря, что это говорит ему его собственная дочь. — Да как ты осмелилась?..
Но в это время дверь распахнулась, и в комнату влетел растерянный, испуганный Славута.
— Ай! — вскрикнула Галя.
Но Мартын не дал никому опомниться.
— Пане войте, — закричал он еще с порога, — поторопитесь… Несчастье! Ходыка ехал с панскими товарами, да на горе возы обломались, а воевода забирает все на замок.
— Как? Где? — крикнул отчаянно Балыка.
— За мытницей. Хотел прикарманить мыто с четырех возов, да переложил все товары на два воза и обломился.
— Зарезал! Ирод! Дьявол! — заревел пан войт, хватая палицу и шапку, и бросился вслед за Мартыном со двора.
Однако, когда Мартын и пан войт прибежали к заставе, ни одного тюка товаров уже не было на горе: все было сложено и отвезено в замок.
При свете красных, развевающихся по ветру факелов глазам их представилась страшная и пестрая картина. У ворот заставы собралось почти полгорода. Пробираясь сквозь толпу, они заметили и пани Кошколдовну с Богданой, и пани цехмейстрову, и самого Василия Ходыку, и много знакомых горожан. Белые головы женщин наклонялись друг к другу, мужчины покачивали с ужасом головами. «Дьявол, дьявол! Это он!»— слышался кругом сдержанный шепот.
