Ведь ты здесь из-за него, верно? Его пока нельзя, ж-жаль… Тебя мож-жно… Ты сильная колдунья, но твоя магия здесь бесполезна… Нет-нет, ты можешь попробовать! Колдуй, спали меня, и себя, и своего уродливого учителя! Он слиш-шком горд, Раона из Льерри для него недостаточно хорош-ша… пусть горит в огне! Огонь очищает!
Снова безумный смех и блеск клинков. Шпага и стальные «когти» скрестились дважды, Раона вновь растворилась во мраке. Пока Иллирет удавалось удерживать безумную гульку на расстоянии, но и сама альбийка никак не могла пробиться к спасительной лестнице. Похоже, Раона из Льерри, кем бы она ни была и какие бы отношения не связывали ее с Астэлларом, твердо вознамерилась похоронить удачливую соперницу в угольной яме – пусть даже ценой собственной жизни.
Переводя в очередной раз дыхание, Иллирет прислушалась. Шаги наверху. Или это ей кажется? Да нет же, кто-то идет… Враг? Друг? По дну ямы запрыгали желтые отсветы фонаря:
– Госпожа Иллирет! Вы живы? Я нашел Хасти, он в безопасности!..
– Ариен, не ходи сюда! – что есть силы завопила альбийка.
Ее упреждающий окрик совпал с яростным визгом стрегии.
Словно гигантская летучая мышь метнулась через темный подвал, закрыв на миг бледные отблески масляной лампы в руке Делле.
Мэтр был готов к чему угодно. Но не к такому.
На миг ему показалось, что ожила какая-нибудь из наиболее мрачных сказок Корлагона Пустотника, коего Ариен обожал цитировать к месту и не к месту. Едва он склонился над черной квадратной дырой, ведущей в подвал, как навстречу ему из тьмы вынырнуло бледное как мел женское лицо в обрамлении облака смоляных волос – казалось, они шевелятся сами по себе, как щупальца медузы. Алые губы раздвинулись в гримасе безумной ярости, обнажив судорожно стиснутые белоснежные зубы, глаза, отливающие алым, горели чистейшей злобой. Нежить в обличье прекрасной и жуткой женщины испустила низкий вибрирующий вой, более уместный для разъяренного кота, и выбросила черную пятерню со сверкающими остриями вместо пальцев с явным намерением превратить мэтра в жалкого евнуха.
Ни испугаться, ни задуматься Делле попросту не успел. Его тело само среагировало единственно правильным в подобном положении образом – с размаху впечатав каблук прямо промеж горящих безумием глаз.
Острые когти хватили Ариена по голенищу повыше лодыжки, зацепив вроде бы несильно, однако в сапоге немедленно сделалось мокро и горячо. Но и сама стрегия не удержалась на узкой ступеньке. Спиной вперед она полетела с высоты в восемь с лишним локтей на каменные плиты. Короткий вопль оборвался глухим ударом, потом наступила краткая тишина, и наконец из глубины подвала донесся знакомый голос с заемным темрийским произношением:
– Эй! Что там стряслось? Ты еще жив, человек?
– Госпожа Иллирет! – переволновавшийся мэтр отозвался слишком громко и чрезмерно радостно. Трясло его так, что светильник в руке мелко дребезжал. – Живой я, живой! Выбирайтесь поскорее! Только осторожно там у лестницы, она может быть еще…
С перепугу Ариена разобрала говорливость, но тут он нечаянно ступил на раненую ногу и заорал в голос от внезапной боли. Внизу захрустел рассыпанный уголь, заскрипели под быстрыми шагами деревянные ступени, и в свете фонаря Делле увидел альбийку – лицо запорошено угольной пылью, здоровенная шишка вздувается на лбу, а левый рукав рубахи пропитался кровью от плеча до запястья и висит безобразными клочьями.
Первым вопросом Иллирет ль’Хеллуаны, едва она поднялась наверх, было:
– Где он?
– Кто? Одноглазый-то? Я его вытащил. Он снаружи, на травке… – сквозь зубы пробормотал преподаватель древних языков. Сейчас его больше волновала распоротая голень: ступня быстро немела, и от того, как двигались при каждом шаге рассеченные сухожилия, Ариен с трудом сдерживал дурноту. – А что эта… это… та женщина? Она… кто? Что с ней?
Альбийка бросила озабоченный взгляд назад, но отвечать не стала.
– Уходим отсюда, – отрывисто бросила она. – Побыстрее. И подальше.
Поддерживая друг друга, они выбрались наружу, и после ядовитой духоты каменного мешка свежий лесной воздух показался обоим слаще самых дорогих вин.
Раона Авинсаль, Стрегия из Льерри, была еще жива, но дыхание Серых Равнин уже коснулось ее.
Падая с лестницы, она сломала себе крестец и обе ноги. Последнее, впрочем, было несущественно: ног она все равно не ощущала. Руки еще повиновались ей, сердце исправно гнало кровь по жилам… но ниже пояса ее прекрасное сильное тело, много лет служившее верой и правдой, предмет зависти женщин и вожделения мужчин, вдруг превратилось в неподвижную, мертвую и бесчувственную колоду. Будучи на какое-то время оглушена падением, она, едва придя в себя, сгоряча попыталась вскочить, но смогла лишь немного приподняться на локтях – и мгновенный ужас горячей волной затопил то немногое, что осталось от рассудка красавицы-стрегии.
Однако страх быстро сменился более привычным чувством – диким гневом, едва Раона поняла, что добыча ускользнула от нее. Аквилонский книжник каким-то невероятным образом ухитрился отыскать и вытащить мага, а треклятая чародейка сбежала, покуда стрегия валялась без сознания. Раона заскрипела зубами от ярости – подумать только, чтобы выбраться, девчонка, должно быть, просто перешагнула через нее, как через какое-нибудь бревно! Очнуться бы хоть немного раньше, подстеречь, вцепиться, повалить – силы в руках хватило бы – полоснуть «медвежьей лапой» по горлу… впиться зубами, ощутить, пусть в последний раз, вкус горячей крови на губах… «Темные боги, почему вы так немилостивы ко мне?!» Раона завыла, тоскливо и яростно, как смертельно раненый зверь, завидевший приближение охотника, и в бессильной злобе хлестнула сверкающими клинками в пол – брызнули искры.
В отличие от большинства сородичей, Раона после исчезновения Проклятия Безумца не утратила тяги к кровавым развлечениям. Правда, стрегия не нуждалась более в крови живых существ, как в средстве для поддержания физических сил, однако Красная Жажда по-прежнему жила в ней, лишь слегка изменив форму – убивая, Раона получала удовольствие не меньшее, чем от близости с мужчиной. Но и кровь своих жертв стрегия продолжала пить, надеясь на возвращение колдовских способностей, утраченных после Грозы. Более того, она заставляла делать то же самое своих безропотных подручных, находя в этом отвратительном ритуале своеобразное извращенное наслаждение. Магия и впрямь вернулась к ней… правда, теперь то была совсем иная магия.
Крэган Беспалый пришел бы в восторг от новых способностей рабирийки, а стигийские черные магистры охотно взяли бы ее в обучение. Кровь и боль прокладывают кратчайший путь к силам Серых Равнин, а природные наклонности Раоны облегчили ей этот путь многократно. Некогда Эллар Одноглазый вовремя распознал в способной ученице тягу к темной стороне Силы – и безоговорочно изгнал ее из «Сломанного меча», оставшись безучастным и к мольбам бывшей воспитанницы, и к женским ее чарам, а над брошенными напоследок угрозами только посмеявшись. Тогда Раона поклялась отомстить. Теперь, казалось, настало время выполнить клятву мести. Трудно передать словами мрачное торжество, охватившее девицу Авинсаль в тот миг, когда бывший наставник связанным и беспомощным попал в ее руки… но легко представить, какая чудовищная злоба наполняла кровожадную стрегию, обреченную на мучительную смерть в угольной яме, в то время как ее жертве невероятным стечением обстоятельств удалось уцелеть.
Как, во имя Темного Творения, такое могло произойти?! В чем они ошиблись, где просчитались? Откуда взялась эта девица со своим волшебством, как вырвался на свободу проклятый книжный червяк из Тарантии – о, с каким удовольствием она изрезала бы его в клочья?.. Если освободился он, значит, и все остальные… нет, такого не может быть! Где же Блейри и сила Венца, где Хеллид со всем своим воинством – куда они смотрят, чем заняты? Неужели все напрасно, и последнее, что ей суждено увидеть – грязный подвал, провонявший серой?..
…В этот самый миг в поединке на берегу озера одна сила одолела наконец другую.
…Понимание пришло ниоткуда и обрушилось горной лавиной, слабостью в пальцах, пустотой в мыслях:
