К разнообразным и многочисленным работам, выполняемым бургомистром и его сотрудниками, неожиданно прибавилась еще одна: в здание, где размещалась вся немецкая и русская власть города, пришла молодая пара с заявлением, что они желают пожениться; сперва они обратились к Шварцу; тот подумал и послал их к бургомистру.
— Час от часу не легче! — воскликнул Венецкий, когда жених с невестой растолковали ему, зачем они пришли. — Загс надо открывать!.. Ну, что же делать?… Клавдия Ивановна! Напечатайте им удостоверение, да покрасивее!..
Клавдия Ивановна постаралась: «свидетельство о браке», напечатанное на оборотной стороне разрезанного на кусочки плаката, было на вид очень красиво и походило на настоящее.
На другой день явилось сразу несколько пар, принесли также регистрировать несколько новорожденных детей.
— А ведь женишки-то все без русских паспортов — зятьки! — заметила наблюдательная Клавдия Ивановна.
— Я тоже зятек! — усмехнулся бургомистр.
— Сергеич! А ведь и вам тоже надо такое удостоверение! — машинистка уже подняла руки, собираясь печатать.
Но, к ее удивлению, Венецкий вспыхнул.
— Спросите Лену! Пусть она решает… — и поспешно вышел из комнаты.
Клавдия Ивановна пожала плечами и решила никого не спрашивать; она подумала, что Венецкий хочет сперва оформить свой окончательный развод с Валентиной.
Однажды, когда бургомистр был один, к нему обратился Виктор Щеминский.
— Николай Сергеич, дело у меня к вам есть, очень, очень важное!..
Физиономия его была непривычно серьезной.
— Ну, выкладывай, что такое?
— Просьба у меня к вам очень большая, огромная!.. Выручите меня!..
— Да в чем дело? Что за огромная просьба? — нетерпеливо спросил бургомистр.
Витька подошел к двери, открыл ее, выглянул в коридор, убедился, что там никого нет, опять закрыл дверь, на этот раз на крючок, и только тогда с таинственным видом заговорил:
— Николай Сергеич! Завтра мы с Шуркой придем к вам записываться, а вы нас не записывайте!.. Откажите!
— Куда записываться? — не понял Венецкий.
— Ну, жениться!..
— Ты жениться собрался?
Витька с комически испуганным лицом поднял обе руки к потолку.
— Сохрани меня Боже!.. Это не я, это она, Шурка, все затеяла, я от нее отделаться не могу, потому вас и прошу, чтоб вы нас не записывали!..
— Кто такая Шурка?
— Соседка наша, Степченкова Шурка… она уже старая, ей скоро сорок лет… а с рожи она настоящая драная кошка… и двое детей у нее, и муж на фронте…
— Как же ты у ней угодил в женихи? — рассмеялся Николай Сергеевич.
— Она меня из лагеря взяла… я был в Бахметьевском лагере… Она туда ходила своего мужа искать… а его там не было… Она меня увидела и взяла… Я ее сам попросил…
— Ну, за это ты ей должен спасибо сказать, что она тебя выручила!
— Да я ей говорил и тысячу раз могу сказать, да ей мое спасибо ни к чему… Тут еще беда в том, что наш-то дом сгорел, а моя мать с сестрой как ушли в беженство первый раз, так и живут в деревне. Пришлось мне у Шурки поселиться…
— Выходит, что ты к этой Шурке «в зятьи пристал»?
— Ну, да!.. А теперь я от нее не могу откараскаться…. Вы нас не жените!
— А ты сам не женись!
— Сергеич! Не могу! Обещал под пьяную лавочку…
— Не надо было пьяным напиваться.
— Так угощает же!.. У нее под полом целый спиртзавод!.. Когда она только управилась натаскать такую прорву!..
— Уйди ты от нее куда-нибудь на другую квартиру!.. — посоветовал Венецкий.
— Пробовал!.. Уходил!.. Она в хвост бежит, назад тянет… Сергеич, голубчик! Вы нам завтра откажите!.. Придумайте какую-нибудь причину!..
Отчаяние Витьки было таким комичным, что Венецкий еле удерживался от смеха.
На следующий день жених и невеста явились. Следом за ними в дверь проскользнула любопытная Маруся и остановилась около Клавдии Ивановны.
При первом взгляде на расфранченную Александру Степченкову бургомистру вспомнилось, как ему пришлось ходить за справкой к другому бургомистру — Сальникову: тогда в числе пьяных гостей там сидела за столом и эта женщина.
Виктор делал знаки из-за плеча своей невесты; Венецкий медлил: он так и не придумал никакого предлога, чтоб отказать этой паре в регистрации.
Тут вмешалась Клавдия Ивановна.
— Эй, Тимофеевна! — громко обратилась она к Степченковой. — Ты это что придумала? За сынка своего замуж собралась, да еще за самого младшенького?… А Семеныч твой где?
— А тебе чего надо? — огрызнулась невеста. — «Семеныч, Семеныч!»… Почем я знаю, где?… У русских Семеныч остался… Теперь все так делают… Вот и у Сергеича — родная жена у русских, а он с Михайловной поженился…
Бургомистру на этот выпад отвечать было нечего, он промолчал, но Клавдия Ивановна не отступала.
— Сергеич с Михайловной оба молодые; вот и ты бы подобрала себе по годам человека… а то мальчишку забратала, сопляка!.. Небось, его мать моложе тебя?…
— Нет, моя мать старше — на четыре года! — басом пробубнил жених.
— Ну, не знаю, а на лицо она моложе и красивее…
— А ведь вам жениться нельзя! — неожиданно прозвучал уверенный голос Маруси, и все глаза обратились на нее. — По немецкому закону, если между женихом и невестой больше десяти лет разницы — их не женят!..
— Неужели? Правда?
— Правда! Можете спросить самого коменданта!
Лицо Маруси было непроницаемо, в голосе звучало деловитое сожаление и хотя все, кроме невесты знали, что она врет, у всех невольно шевельнулась мысль: неужели действительно существует такой закон?
Пришлось Александре Тимофеевне Степченковой возвращаться домой, так и не оформив брака с молодым мужем.
Когда она была уже в коридоре, Виктор на секунду задержался, отвесил по адресу Маруси и Клавдии Ивановны низкий театральный поклон и скорчил гримасу, долженствующую обозначать глубокую благодарность.
После большого собрания старост прошла неделя, и понемногу в Крайсландвирт начали поступать из деревень заполненные бланки, в которых указывалось количество населения с подразделением на мужчин, женщин и детей, количество лошадей, коров и прочего скота и птицы, количество гектаров разных посевов, в том числе убранных и неубранных, количество домов, целых и сгоревших.
Ручаться за достоверность этих сведений было нельзя — многие старосты, безусловно, исказили, утаили и просто напутали, но все же при сопоставлении всех данных картина получалась довольно яркая.
Восточная половина района, захваченная немцами только осенью, при вторичном наступлении, была сравнительно благополучной: урожай там был почти полностью убран еще при советской власти;
