Но ему было все равно. Он поднял ее на руки и, невзирая на град ударов, причем довольно чувствительных, которыми осыпала его Джейн, понес ее в библиотеку.
— Не трогай меня… пусти… пусти!..
— Тише, не волнуйся…
Он нес ее осторожно, как ребенка. Джейн перестала биться в его руках и лишь тихонько стонала. Фрэнк бережно опустил ее на просторный диван, сам сел рядом.
— Не надо…
— Тихо, глупышка, — нежно сказал Фрэнк, усаживая ее к себе на колени. — Знаю, ты не хочешь меня видеть, презираешь меня, но тебе нельзя быть одной, сейчас по крайней мере.
Джейн извивалась в его объятиях, пытаясь освободиться, но Фрэнк крепко держал ее.
— Ну успокойся же, малыш!
Ласковые слова вырвались у него совершенно непроизвольно, но, к удивлению своему, он почувствовал, что она замерла в его объятиях. Правда, всего на одно мгновение.
— Убирайся, Фрэнк. — Она сказала это тихим, усталым голосом, полным страдания.
Фрэнк понял, что потерпел поражение.
— Ты была права — наши отношения зашли слишком далеко. И ты не можешь простить себе такого легкомысленного поступка, или, точнее «временного увлечения», как ты изволила выразиться, — обреченно, как бы подводя итог, проговорил он.
— Что ты хочешь этим сказать? — удивилась Джейн.
— Я нечаянно подслушал твой разговор по телефону.
— По телефону?
— Не притворяйся, Джейн! Тебе стало стыдно, что ты сошлась с человеком не твоего круга. Скомпрометировала и себя, и Мартина.
— Фрэнк, опомнись, что ты говоришь?
— Не оправдывайся. Я тебя ни в чем не виню: между нами и в самом деле пропасть. И возможно, связь со мной — самая непростительная ошибка в твоей жизни. Да и в моей тоже. Я не имел права прикасаться к дочери Мартина Ренкли. Я понимал это, но мое чувство оказалось сильнее доводов разума.
— Ты… слышал тот разговор?
— Так уж получилось, — сказал он, чувствуя себя неловко. — Я искал тебя, чтобы… извиниться. Понимаешь, я слишком поздно догадался, что стал первым мужчиной в твоей жизни. Знай я об этом раньше, все было бы по-другому. Мне нет прощения, Джейн.
— Боже милостивый! Фрэнк! Я говорила о Джоне!
Фрэнку показалось, что он ослышался.
— О Джоне?
— Ну да. Пьяный Джон ввязался в драку в каком-то кабаке. Моя подруга узнала об этом и позвонила мне. Она думала, что мы… встречаемся. — Джейн перевела дыхание. — Вот что я имела в виду, когда сказала, что позволила ему зайти слишком далеко.
— Ты… Так это и было твоей ошибкой?
— Конечно. — Джейн смахнула слезу. — А ты подумал, что я говорила о тебе?
Фрэнк молча кивнул.
— И ты на это намекал, когда говорил о… моих многочисленных поклонниках?
— Я решил, что ты отдалась мне из жалости.
— О, Фрэнк, какую злую шутку сыграла с нами судьба! — И Джейн горько заплакала. — Нет, нет, — говорила она сквозь слезы, — ты не ошибка, ты самое прекрасное, что подарила мне жизнь, Фрэнк Беррингтон!
— Джейн, любимая, прости меня за все: за то, что я подслушал тот телефонный разговор, за все грубости, которые я наговорил тебе, за глупый сарказм. Прости!
Она подавленно молчала, глядя ему в глаза:
— Ты сказал… что хотел извиниться?
— Джейн, произошло трагическое недоразумение. Я почувствовал себя преступником, когда понял: я первый мужчина в твоей жизни.
— Мне приятно, что ты был первым, — смущенно улыбнулась Джейн.
— Но я был в полном смятении. Когда я представил, что ты подарила мне… — Он вдруг забыл все слова. — А я оказался толстокожим и был непростительно груб с тобой…
— Это не твоя вина. Но ты сказал, что не был уверен… сможешь ли после…
— Джейн, забудь об этом! Это была дешевая бравада, непростительная пошлость. Как только я увидел тебя, то сразу понял: я — полноценный мужчина, способный на безумную, безудержную страсть. — Собравшись, как перед атакой, Фрэнк продолжал: — Ты была в тот день в легком золотистом одеянии с распущенными волосами, похожими на струящийся шелк, словно сошла с картины эпохи Возрождения. Но когда я взглянул в твои янтарные глаза, то понял, что пропал, влюбился без памяти.
— О Фрэнк, дорогой, — счастливая Джейн крепко обняла его, — все так нелепо. Я никак не могла понять, что случилось. Я думала, может быть, та ночь… может быть, ты был… разочарован…
— Разочарован? Да я просто сходил с ума, я пылал как факел. Как ты думаешь, почему я… не смог справиться с собой?
— Я не поняла… — Она покраснела. — Но я была безмерно счастлива на следующее утро, а потом…
— Скажи мне, что было потом? Я боялся, что ты возненавидишь меня.
Джейн покачала головой.
— Я не смогла бы возненавидеть тебя, даже если бы очень хотела. Для этого нужно разлюбить, а это не в моих силах. Не только браки, но и любовь освещается небесами.
Фрэнк крепче прижал ее к себе.
— Мне все время казалось, что ты продолжаешь страдать. Какое-то шестое чувство подсказывало мне: что-то в ту ночь не так, что-то не до конца сложилось между нами. — Он нежно коснулся губами ее волос.
— Почему же ты просто не спросил?
— Сам не знаю. Глупость, растерянность… Скорее всего — гордость.
Джейн опустила голову ему на плечо, и Фрэнк почувствовал ее теплое душистое дыхание.
— Джейн!..
— Прошу тебя, Фрэнк, люби меня, — взмолилась она. — Мне… так важно снова почувствовать себя женщиной, которую любят.
— Я боюсь… не хочу, чтобы ты снова испытала боль.
Джейн с легкой улыбкой посмотрела на него, и ее щеки зарделись.
— Этого больше не случится, я повзрослела, мистер Беррингтон.
Это был гортанный, низкий голос чувственной, уверенной в себе женщины. От былой скованности и девичьей робости не осталось и следа.
— Обещаю, теперь все будет хорошо.
Фрэнк погрузил свое лицо в пышное золото ее волос и слегка коснулся ее губ, но Джейн ответила ему жадным, страстным поцелуем: она прильнула к нему так, словно пила из целебного источника. Джейн ласкала его грудь легкими возбуждающими движениями, которые доводили Фрэнка до исступления. Она оказалась способной ученицей, быстро овладевшей древним искусством обольщения.
Джейн изнывала от сладострастного томления. И когда Фрэнк коснулся ее сосков, она в экстазе прогнулась под его теплыми сильными руками и сомкнула руки на его спине, но тут же в страхе разжала объятия, воскликнув:
— Твоя спина!..
— Я знаю, к этим рубцам нелегко прикасаться.
— О нет! — воскликнула Джейн, — Не в этом дело, я боялась причинить тебе боль.
— Твои волшебные прикосновения не могут причинить боль. Они вызывают совсем другие, сладостные ощущения.
