Они выходят и направляются к машине. На ходу Кейт обращается к Реду:
— То, что ты сказал о лотерее. Ты ведь на самом деле не веришь в это, правда?
— Конечно нет. Но нам нужно встретиться с несколькими сотнями людей. И если бы я обрисовал каждому ситуацию такой, какая она есть, мы своими руками создали бы долбаный дурдом.
— Я вот думаю, какие, по-твоему, шансы у тех, кого мы предостерегаем? — спрашивает Джез.
— Больше, чем равные. Хочется верить.
88
Кейт ждет, пока Ред не выйдет из комнаты, прежде чем заговорить.
— Джез, — неуверенно произносит она.
Он отрывает глаза от письменного стола, поднимает брови, но молчит, не предлагая ей помощи.
— Мне очень жаль, что так вышло, тем вечером. И стыдно. Мне не следовало всего этого болтать. Повела себя по по-детски… и глупо.
Джез пожимает плечами.
— Нет проблем, Кейт. Спьяну чего не наговоришь, стоит ли все это мусолить? Давай забудем об этом.
— Все не так просто, Джез. Ты же сам знаешь, что заводишь меня.
— У тебя есть парень, Кейт. Я не думал, что ты серьезно.
— Что ж, теперь ты знаешь, что серьезно. Так что, если уж на то пошло, скажи мне, почему ты мною не заинтересовался?
— Я уже сказал тебе в пабе.
— Нет, в пабе ты придумал какую-то дерьмовую отговорку.
— Кейт, я не собираюсь с тобой спорить. Ты прекрасная женщина, и я отлично к тебе отношусь, но думаю, что было бы нечестно…
— Это то, что ты сказал в…
— И это то, что я имею в виду. Даже если ты этому не веришь. Послушай, ты сказала свое слово, я — свое. Друзья?
— Джез, мы не поговорили об этом…
Она умолкает, когда в комнату возвращается Ред.
— Друзья? — снова повторяет Джез.
Ред смотрит вопросительно на него, а потом на Кейт.
Кейт вздыхает. Она понимает: Джез не намерен раскрывать, что у него действительно на уме, толку она все равно не добьется.
— Ладно. Друзья.
89
На протяжении двух недель они «тралили» — вполне подходящее слово, учитывая обстоятельства, — каждого торговца рыбой и каждый супермаркет в центральном Лондоне. Это неблагодарная и нудная работа — объяснять по двадцать-тридцать раз на дню, в чем состоит опасность, какие меры предосторожности нужно принимать, по каким телефонам звонить. Они чувствуют себя бродячими торговцами, повторяющими одни и те же фразы снова и снова. Тем больше шансов выиграть в лотерею. Всего лишь мера предосторожности. Не открывать двери незнакомым людям.
Не болтайте лишнего, не рассказывайте о нашем предостережении всем подряд, и в первую очередь никаким хреновым бумагомаракам, потому что неосторожное слово может взбесить убийцу, и тогда он начнет вытворять неизвестно что. Ред обращается к чувству самосохранения каждого, и это срабатывает. Каждый день Ред с трепетом просматривает прессу, опасаясь увидеть заголовок вроде «Готовится рыбный Судный день», но, похоже, никто с журналистами не откровенничает.
Серебряный Язык не должен прознать об их действиях, нельзя, чтобы убийца что-то заподозрил.
И с каждым днем, приходящим и уходящим, близится День святого Андрея. Впервые за все время расследования они точно знают, когда Серебряный Язык нанесет удар, и от этого знания Реду не по себе. Он не знает, что хуже: предупредить кого-то и узнать, что он все равно убит, или узнать, что жертва тот человек, о котором они не думали. Что унизительнее: убедиться, что тебя снова перехитрили, или понять, что даже в рамках сужающихся параметров Серебряный Язык по-прежнему имеет преимущество?
На первых порах Ред думает, что любые зацепки, пусть даже мелкие, лучше, чем блуждание в темноте и неведении, что происходило с ними на протяжении почти шести месяцев. Теперь им известен алгоритм убийств. Теперь они знают, чего ожидать. Они знают когда, они примерно знают кто, они предполагают где.
Но они по-прежнему бессильны это предотвратить.
Именно это бессилие и приводит Реда в крайнее раздражение. Чертовски досадно обладать знанием вроде бы немалым, но сознавать, что оно слишком ограниченно, чтобы ты мог с его помощью достичь практической цели.
Это все равно что наводить мост через реку. Вы начинаете строить с обоих берегов реки, строите и строите, и две части моста приближаются друг к другу, как Леандр и Геро через Геллеспонт[17]. И тут выясняется, что материалов для завершения строительства у вас недостаточно и посредине по-прежнему несется поток, слишком широкий, чтобы преодолеть его прыжком. Сооружение грандиозно и безукоризненно во всем, если не считать пробела. Но именно этот пробел делает его бесполезным, что полностью сводит к нулю и достоинства сооружения, и труды по его возведению.
Порой, в странные мгновения, Ред начинает сравнивать себя с Серебряным Языком. Ему даже нравится воображать, что, возможно, они ведут параллельные жизни, не только в плане устоявшегося распорядка дня, но и в вопросах более личных и интимных. Когда Ред просыпается в пустой кровати в четыре утра, с образом безъязыкого тела перед мысленным взором, не тот ли образ пробуждает и убийцу?
Ред и Серебряный Язык. Две стороны монеты. Черная и белая. Позитивная и негативная. Христос и Сатана.
Тридцатое ноября. Решающий день.
Понедельник. Начало недели. Конец жизни.
В их совещательной комнате висят два календаря. Один, отрывной, уже открыт до дня следующего святого. На другом отмечается регулярный обратный отсчет, день за днем.
Ред отмечает галочкой даты на втором календаре. Каждый понедельник представляет собой начало новой недели — и еще одна неделя прошла. Их число умножилось до семи, как семь смертных грехов.
9 ноября. Осталось три недели. Три недели спокойствия и безопасности. Длиннее, чем летние Олимпийские игры.
19 ноября. Две недели. Есть еще пространство для вздоха. Есть еще время найти что-то. Кого- то.
23 ноября. Неделя. Теперь близко. Может быть, в политике это долгое время. Но не столь долгое в контексте охоты на убийцу, которая затянулась на семь месяцев.
Требуется лишь, чтобы настал момент перелома.
И вот он настает — недели превращаются в дни, дни в часы, часы в минуты, а минуты в секунды. Как будто время одновременно и бежит, и ползет.
Пятница, 27 ноября, приходит и уходит. В половине шестого вечера Ред выглядывает в окно и наблюдает за тем, как Лондон устремляется на выходные. Два дня, чтобы толком выспаться, посмотреть
