Девушка управилась со своим туалетом как раз вовремя. Едва она продела руки в рукава и застегнула несколько пуговиц, раздался резкий стук в дверь.
— Входите!
Сказав это единственное слово, Анастасия изобразила на лице плаксивое выражение. Приготовилась на всякий случай и к тому, чтобы разрыдаться. Кто его знает — вдруг с командой, которую она ждет, окажется кто-то из представителей администрации гостиницы…
Дверь распахнулась. Однако все обошлось: все оказалось именно так, как и планировалось — вошли только те, кто должен был войти.
Боксер повторил то же, что сказал и по рации. Правда, уже без насмешливой интонации, а с раздражением.
— Быстрее ты, конечно, не могла. Стой, жди в переулке, пока ты тут кончишь…
Перед этой горой мускулов и исполнительности можно было и не распушать перышки.
— Как могла, — сухо обронила Анастасия.
В конце концов, почему бы, если есть возможность, и не воспользоваться ею, коли можно затащить в постель такого видного мужика… Особенно если знаешь, что это, скорее всего, его последнее приключение.
Знание того, что ты у него последняя, — такое предвидение всегда греет. Греет куда больше, чем если первая.
Боксер все так и понял. Он больше ничего говорить не стал. Да и не нужно было, раз уж все и так было оговорено заранее.
Двое его подручных, облаченных в белые халаты, быстро уложили Сараби на носилки, которые принесли с собой, и направились к двери…
…Они спустились по лестнице. Двое санитаров бережно несли носилки, на которых, под простыней, обозначалось обнаженное мужское тело. Рядом шел крупный мужчина, заботливо придерживая лежавшего на носилках за руку. Рядом с ним брела облаченная в нелепую мужскую рубаху рыдающая девушка. Они прошли мимо портье. Вкатили носилки в карету «скорой помощи». Торопливо усадили туда же девушку. И уехали.
Азиз-Васятка-убийство
— Азиз, — тронул его за плечо Васятка.
— А? — недовольно встрепенулся «авторитет». — Чего тебе надо?
— Опять вас вызывают.
— Кто? Куда? Зачем?
В этот момент Азиз не только обеспечивал себе алиби перед своими подручными. Он, убийца, на руках которого было немало кровушки, сейчас просто не мог решиться на то, чтобы просто так уйти. Потому что он, достаточно известный в своих кругах «авторитет», должен был участвовать в комбинации под диктовку людей, которые его всегда ловили, которых он от всей души ненавидел и презирал, и которые, как теперь он воочию убедился, и сами не брезгуют незаконными методами «разборок». Ну а кроме того, он, Азиз, ради своего личного спасения, сейчас приносит в жертву двух сокамерников. Если об этом станет известно… Такое не прощается.
Но как же надоело сидеть в этой вонючей камере! В конце концов, каждый в этом мире за себя! Так почему же он, Азиз, должен думать о других, если имеется возможность вдруг, совершенно нежданно для себя, выйти на свободу?..
— Вас опять вызывают…
Васятка нарушил покой шефа, а потому повторил эти слова подчеркнуто виновато.
— Задолбали они сегодня! — возмутился Азиз. — Сколько можно?..
— А чего это они от вас хотят? — подобострастно спросил «шестерка».
— Чего хотят? — решившись, переспросил он. — Взяли какого-то «лоха» и теперь хотят как-то связать меня с ним, чтобы «припаять» мне хоть что-нибудь.
Васятка даже задохнулся от счастья — шеф перед ним хоть чуточку раскрылся!
Однако Азиз быстро спустил его с заоблачных высот на грешную землю.
— В общем, смотри, Васятка: к моему возвращению чтобы все было сделано, — поторопил он.
И решительно поднялся с нар.
…Когда за Азизом захлопнулась дверь, Васятка приподнялся, отыскал глазами Ленивца — наркомана, который сидел, забившись в угол, обхватив руками колени.
Между тем Молчун — тот самый подручный Александра Борисовича Колесова, который попался на том, что снимал копии с некоторых документов, — упорно сидел на корточках, прислонившись к стене, недалеко от двери и терпеливо ждал, когда его вызовут. Он понимал, что вытащить его отсюда будет трудно даже для майора. Однако слишком много он для своего шефа сделал, слишком много знал, чтобы его просто так здесь, среди уголовников, бросили.
— Слышь, Молчун…
Евгений поднял глаза. Ленивец болезненно морщился, подергивался весь… Круги вокруг глаз… Приближается «ломка» — опытно определил Евгений.
— Слушай, Молчун, дай мне пару «колес»!
Евгений брезгливо отдернулся. Этого еще не хватало — чтобы наркоманы у него помощи просили!
— Нету у меня!
Ленивец не отставал:
— Ну достань у кого-нибудь, Молчун! Только-то мне и нужно — пара «колес»… Ну купи, выменяй… Слышь, Молчун? Мне ведь нужно — как ты не понимаешь?
Вот ведь прицепился, как репей к собачьему хвосту!
— А мне по фигу твои проблемы! — грубо оборвал его Евгений. — Чего ты ко мне пристал?
Он прекрасно понимал, что едва настанет ночь, за него возьмутся вплотную. Если уголовники узнают, кто он такой, вчерашнему «оперу» несдобровать. А тюремная почта работает исправно, надо отдать должное. Впрочем, даже если и не узнают, это ему мало чем поможет. Братва четко распознает чужаков, так что «воспитывать» его начнут нынешней же ночью.
Евгений немало был наслышан, как поступают в камерах с такими, как он. Если бы было у него хоть немного времени на подготовку, узнал бы, кто тут «смотрящий», кому надо поклониться… Но он ничего и никого не знал! Да и разве возможно без должного опыта сыграть, изобразить из себя личность, значимую в криминальном мире?..
Нет, одна надежда: что Колесов не бросит его без помощи. Хоть бы в одиночную камеру перевели!
— Но мне ведь надо, — продолжал скулить Ленивец. — Помоги — и я тогда тебя не трону. Мне надо…
— Пошел ты к растакой-то матери! — взъярился Евгений. — Достал уже!
Ленивец осекся на полуслове. Даже дергаться на время перестал.
— Ну ладно, Молчун, — сказал он тихо. — Я ведь тебе помочь хотел…
— Помочь? Это ты, дерьмо пронаркоманенное, мне хочешь помочь? Пошел прочь!
Евгений демонстративно отвернулся от Ленивца и замер, по-прежнему сидя на корточках у самой двери. То, что к нему для начала подослали этого наркомана, свидетельствует, что братва его просто- напросто прощупывает. Теперь следует ожидать визита кого посолиднее. И от того уже не отделаешься так просто.
Нет, его вызовут, его обязательно вызовут, его обязательно должны вызвать. Потому что оставаться на ночь с этим отребьем… Это — страшно.
Он не видел, как Ленивец оглянулся. Ему не дано было увидеть, как тот наткнулся глазами на горящий взгляд Васятки. Тот махнул нетерпеливо из угла: чего, мол, там возишься, кончай его. А сам нервно облизывал сухим языком потрескавшиеся губы.
