– Не знаю, – сказал папа, качая головой. – Он словно рожден для неприятностей. Идет по стопам моего брата Рейбена, о котором я слышал в последний раз, что он в тюрьме.
– В тюрьме? За что? – спросила я, изумленная этой новостью. Раньше папа никогда не упоминал о своем брате Рейбене.
– Воровство. Он всегда попадал то в одну неприятность, то в другую, всю свою жизнь.
– Рейбен старше или моложе тебя, папа?
– Он старше, но всего лишь на год с небольшим. Джимми даже похож на него и такой же угрюмый как он. – Папа покачал головой. – Все это плохо выглядит.
– Он не может быть плохим, как Рейбен! – вскричала я. – Джимми не злой. Он хочет быть хорошим и хорошо заниматься в школе. Я знаю, что это так. Он только нуждается в справедливости. Я могу поговорить с ним и убедить попытаться еще раз. Вот увидишь.
– Не знаю, не знаю, – повторил он и покачал головой. Потом встал, с трудом поднявшись. – Не надо было и приходить сюда, – пробормотал он, – это принесло только несчастья.
Я вышла следом за папой под влиянием его тяжелого настроения. Может быть, это действительно невезение? Зачем изменять то, что тебе не подвластно? Мы всего лишь принадлежали к миру бедных, глазели мечтательно на богатых людей, когда они проходили мимо, и жадно вглядывались в витрины магазинов. Может быть, мы слишком были поглощены борьбой за то, чтобы все время сводить концы с концами. Может быть, это наша судьба и ничего нельзя поделать?
– Почему ты никогда раньше не говорил мне о Рейбене?
– Ну, он так часто оказывался вовлечен во всякие неприятности, что я просто выкинул его из головы, – объяснил папа.
«Это был самый мрачный день за последнее время», – подумалось мне. Небо было тускло-серым, с обрывками облаков, ветер стал холоднее и пронзительнее.
– Похоже, собирается дождь, – сказал папа. Он завел мотор машины. – Не могу дождаться весны.
– А когда ты узнал про своего брата Рейбена, папа? – спросила я, когда мы отъехали.
– О, около двух лет назад.
«Два года назад? – размышляла я. – Но каким образом? Мы находились тогда далеко от семьи.
– У них есть телефон на ферме? – недоверчиво спросила я.
Я знала, что фермеры в Джорджии слишком бедны, чтобы иметь телефоны, особенно наши родственники.
– Телефон? – Он засмеялся. – Едва ли. Они не могут провести воду и электричество. В их усадьбе, если ее можно так назвать, ручная помпа. По вечерам они зажигают масляные лампы. Некоторые из этих крэкеров[11] думают, что телефон – это изобретение дьявола, и никогда в жизни не поднесут трубку к своему уху, и уж тем более не захотят иметь его.
– Тогда как же ты узнал о своем брате? Или ты получил письмо?
– Письмо. Едва ли один из них сумеет написать свое собственное имя, а уж письмо – это слишком много.
– Тогда как же ты узнал о Рейбене? – Снова спросила я. Он не откликнулся. Подумав, что он и не собирается ответить, я добавила: – Ведь ты же не ездил туда один, без нас, папа?
Он так взглянул на меня, что я поняла, что попала в точку.
– Ты становишься слишком сообразительной, Дон. Не так-то просто спрятать что-то под одеяло, когда ты рядом. Не говори ничего об этом маме. Я действительно однажды заезжал туда на несколько часов. Я работал достаточно близко, чтобы сделать крюк и вернуться в тот же вечер.
– Ладно, но если мы были тогда так близко, то почему мы не съездили туда все вместе, папа?
– Я сказал, что я был близко. Но мне бы потребовалось несколько часов, чтобы съездить за вами, затем несколько часов, чтобы добраться до фермы, – объяснил он.
– Кого же ты видел на ферме?
– Я видел мою маму. Отец уже умер к тому времени. Однажды просто упал на поле, схватившись за сердце. – На глазах папы выступили слезы, но он быстро смахнул их. – Мама выглядела такой постаревшей, – он покачал головой. – Я уже сожалел, что пришел. Это разбило мое сердце – видеть как она сидит там в своем кресле-качалке. Смерть папы, Рейбен попал в тюрьму, проблемы с другими моими братьями и сестрами… Она поседела из-за этого и даже не узнала меня. А когда я сказал, кто я, она проговорила: «Орман в домашней маслобойке сбивает для меня немного масла». Я обычно делал это для нее все время.
– Ты видел свою сестру Лиззи?
– Да, она замужем, у нее четверо детей, двое – погодки. Это она рассказала мне о Рейбене. Я не оставался там слишком долго и никогда ничего не говорил твоей маме, потому что это плохие новости, так что ты не проболтайся теперь.
– Не проболтаюсь, обещаю тебе. Я очень сожалею, что не сумела повидать дедушку, – печально сказала я.
– Да, тебе бы он понравился. Возможно, он достал бы свою губную гармошку и наиграл что-нибудь для тебя, а потом вы бы вдвоем сыграли и спели что-нибудь вместе, – папа мечтал вслух.
– Ты, должно быть, говорил мне раньше, что он играет на гармошке, папа, потому что это запомнилось мне.
– Может быть, – согласился он. Он стал мурлыкать себе под нос что-то, наверное, мелодию, которую играл его отец. Мы молча доехали до дома. Я все размышляла о папе и секретах, которые он хранил.
