считала, что ей было присуще какое-то умиротворение, и пыталась выразить это на полотне. Однажды я решила, что на перилах должен сидеть рисовый трупиал, а затем мне пришло в голову вписать в картину выглядывающее из окна лицо. Я ничего не сказала бабушке, но лицо, которое сначала нарисовала карандашом, а затем выписала красками, было лицом моей матери. Для вдохновения я использовала старые фотографии.

Пока я работала, бабушка не просила показывать ей картину. Ночью я держала ее в своей комнате завешенной, потому что хотела удивить бабушку по окончании работы. Но вот портрет был закончен, и вечером после обеда я объявила об этом бабушке.

– Уж конечно, ты изобразила меня лучше, чем я есть на самом деле, – проговорила старушка, садясь в ожидании, когда картина будет внесена и открыта. Долго она не говорила ничего, выражение ее лица не менялось. Я подумала, что картина ей не понравилась. Но затем бабушка повернулась ко мне и посмотрела на меня так, будто увидела привидение.

– Это передано тебе, – прошептала она.

– Что, Grandmere?

– Дар, духовность. Не такой, как мой, другой. Художественный дар, видение. Когда ты пишешь, ты видишь больше того, что открыто для глаз других людей. Ты видишь суть, то, что стоит за внешностью. Я часто ощущала дух Габриэль в этом доме. – Бабушка поглядела вокруг. – Как много раз я останавливалась, глядя на дом, и видела ее выглядывающей из окна, улыбающейся мне или задумчиво смотрящей на болото, на птицу, на оленя. И, Руби, она всегда смотрела именно так, – сказала бабушка, кивая на картину. – Когда ты рисовала, ты тоже видела Габриэль, она была перед твоим духовным взором. Она была в твоих глазах, благодарение Богу. – Бабушка протянула ко мне руки, чтобы я подошла и она могла обнять и поцеловать меня.

– Это прекрасная картина, Руби. Не продавай ее.

– Не буду, Grandmere.

Бабушка сделала глубокий вдох и стерла крошечные слезинки с уголков глаз. Затем мы направились в столовую, чтобы решить, куда повесим картину.

Лето по календарю приближалось к концу, но этого не было заметно на протоке. Температура и влажность держались на той же высокой отметке, что и в середине июля. Удушающая жара, казалось, плыла в воздухе, волна за волной придавливала нас, бесконечно растягивая дни и отягощая нашу работу.

Всю осень и начало зимы бабушка Катрин, как обычно, занималась целительством, особенно помогая своими травяными снадобьями и духовным воздействием пожилым. Эти люди считали, что она с большим сочувствием относится к их артритам и болям, к их желудочным и поясничным недугам, к их головным спазмам и переутомлению, чем обычные врачи. Бабушка хорошо понимала их, потому что страдала от тех же болезней.

Однажды в начале февраля, когда небо было туманно-голубым, а облака походили на клочки дыма, тут и там разбросанного от края и до края горизонта, на нашу подъездную дорожку въехал, подпрыгивая и подавая сигнал, маленький грузовичок. Мы с бабушкой сидели на кухне за ленчем.

– Кто-то попал в беду, – проговорила она и поспешила к парадной двери.

Это был Рауль Бальзак, живший в десяти милях вниз по протоке и занимавшийся ловлей шримса. Бабушка очень хорошо относилась к его жене Бернадин и время от времени лечила ее мать от прострела, пока та не покинула мир в прошлом году.

– Мой сын, миссис Ландри, – закричал Рауль из грузовичка. – Ему всего пять лет. Он весь горит, это что-то ужасное.

– Укус насекомого? – быстро спросила бабушка.

– Ничего не можем обнаружить на теле, чтобы сказать определенно.

– Сейчас соберусь, Рауль, – сказала она и вошла в дом за своей медицинской корзинкой и атрибутами духовного врачевания.

– Мне поехать с тобой, Grandmere? – спросила я, когда бабушка спешила к выходу.

– Нет, милая. Оставайся дома и приготовь обед. Сделай свою вкусную джамбалайю, – добавила она и направилась к грузовичку Рауля. Мужчина помог ей забраться в кабину и быстро уехал, опять подпрыгивая на подъездной дороге. Я понимала, почему он был так обеспокоен и напуган, и, как всегда, гордилась бабушкой Катрин: ведь именно к ней приходили за помощью, именно в нее так сильно верил Рауль.

Днем я сделала то, что просила бабушка. Я занималась нашим обедом и слушала по радио кайенскую музыку. В прогнозе погоды обещали ливень, к тому же с молниями и громом. Атмосферные помехи по радио свидетельствовали о том же. И точно, вскоре небо стало темно-пурпурного цвета, что часто предшествовало яростному шторму. Я беспокоилась за бабушку и, закрыв ставнями все окна, подошла к двери, ожидая и высматривая пикап Рауля. Но дождь полил раньше, чем появился грузовичок.

Начался град, перешедший вскоре в грохочущий ливень, который, казалось, готов был просверлить дыры в нашей металлической крыше. Дождь волна за волной проносился с ветром над протокой, над яворами и кипарисами, сгибая и скручивая их, срывая листья и целые ветки с деревьев. Низкий, грохочущий в отдалении гром вскоре обрушился на наш дом настоящими взрывами, заставившими небо полыхать огнем, как при пожаре. Ястребы пронзительно кричали, все живое пыталось найти убежище, куда можно было заползти, спастись от грома и дождя. Перила крыльца стонали; казалось, весь дом вращается и скручивается от ветра. Я не могла припомнить такого свирепого шторма и чтобы я была так им напугана.

Наконец шторм начал отступать, тяжелые капли сделались более мелкими, ветер постепенно стихал и становился менее порывистым, пока не превратился просто-напросто в свежий ветерок. И вскоре быстро наступила ночь, так что я не видела ущерба, нанесенного штормом. Но дождь продолжал моросить еще не один час.

Я надеялась, что Рауль пережидал бурю и поэтому не привез пока бабушку. Но проходили часы, шторм утихал, пока не превратился наконец в легкие брызги, а грузовичок все не появлялся. Я нервничала и жалела, что у нас нет телефона; большинство людей на протоке его имели, хотя не думаю, что линия выдержала бы напор подобного шторма, и тогда телефон был бы бесполезен.

Наш ужин давно был готов и стоял в горшке на маленьком огне. Есть мне совсем не хотелось, но в конце концов я немного поела и убрала со стола. Бабушка все еще не возвращалась. Следующие полтора часа я провела на галерее в ожидании, просто уставившись в темноту, пытаясь заметить огни фар грузовичка Рауля. Время от времени появлялась машина, но каждый раз это был кто-то другой.

Наконец, почти через двенадцать часов после первого своего приезда, грузовичок Рауля свернул на нашу подъездную дорогу. Я ясно разглядела в кабине мужчину, его старшего сына Жана, но не видела бабушки Катрин. Я сбежала с крыльца галереи, как только пикап остановился.

– Где бабушка? – вскричала я, прежде чем Рауль смог заговорить.

– Она сзади. Отдыхает.

– Что?

Я бросилась к задней части грузовичка и увидела там бабушку, лежащую на старом матрасе и накрытую одеялом. Матрас был разложен на широком листе фанеры и заменял кровать детям Рауля, когда они всей семьей отправлялись в длительные путешествия.

– Grandmere! – закричала я. – Что с ней? – обратилась я к подходящему ко мне Раулю.

– Она свалилась в изнеможении несколько часов назад. Мы хотели оставить ее на ночь, но она настаивала, чтобы ее привезли домой, и мы не смели ей отказать. Она сбила жар у моего мальчика. С ним будет все хорошо, – улыбнулся Рауль.

– Я рада, мистер Бальзак, но бабушка…

– Мы поможем вам внести ее в дом и уложить в постель, – сказал он и кивнул Жану. Мужчины опустили задний борт грузовичка, вместе сняли щит и матрас, на котором лежала бабушка. Старушка пошевелилась и открыла глаза.

– Grandmere, – проговорила я, взяв ее за руку, – что случилось?

– Я просто устала. Так устала, – пробормотала бабушка. – Со мной все будет в порядке, – добавила она, и ее веки закрылись так быстро, что меня охватила тревога.

Вы читаете Руби
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату