- А ты не гляди, что оно маленькое, у него, может, дна нет... высказалась тетка Соня неуверенно.
- Как это - нет? - удивился он и улыбнулся.
- Нет, - настаивала тетка Соня.
- Это мы сейчас проверим... - Он снял рубашку и бросил на капот машины.
- А ты чей же, сынок, будешь? - задала тетка Соня вопрос, ради которого и подошла сюда.
- В каком смысле - чей? - спросил он, склонив набок голову.
Тетка Соня растерялась, ей казалось, что она спросила понятно.
- Ну, вот, к примеру, я Иванова Софья Пантелеймоновна, я здесь, в Аржановке, родилась, прожила всю жизнь, здесь, значит, и... - Она махнула рукой и за-смеялась, не выдержав серьезности своего заявления.
Он еще сильнее склонил голову набок и медленно снял очки. Он понял, с кем разговаривает, и внимательно рассматривал тетку Соню. Так внимательно, что тетка Соня смутилась.
- Так чей же ты, сынок? - повторила вопрос она, но очень неуверенно.
- А я, мать, ничей, - ответил он негромко.
- Как это - ничей, разве так бывает? - спросила тетка Соня, а у самой, как она потом рассказывала, мурашки по спине побежали.
- Бывает, мать, редко, но бывает. - Он сказал это, а потом опустил голову и тихо попросил: - Ты прости меня, мать...
Тетка Соня ничего не поняла, а только на шаг отступила.
- Прости, мать, - повторил он, не поднимая головы.
Тут тетка Соня решила, что человек этот, неизвестный, маленько не в своем уме, и еще больше испугалась.
- Ладно, ладно, - закивала она, пятясь. - Ладно, сынок, ладно... Ты только не ныряй в Бучило-то... - Она повернулась и заторопилась прочь.
С минуту он смотрел ей вслед, потом повернулся к воде, скинул джинсы и, оставшись в одних плавках, красиво, ласточкой вошел в воду. Он быстро доплыл до середины Бучилы, остановился там и, набрав воздуха в легкие, скрылся под водой.
Тетка Соня шла, не оглядываясь, но не выдержала, конечно, и оглянулась на ходу, а не увидев никого, остановилась и встревоженно вытянула шею.
Он пробкой выскочил из-под воды, дыша громко и лихорадочно, вновь набрал воздуха и нырнул.
Тетка Соня плюнула в сердцах и заторопилась в Аржановку, не оглядываясь больше.
Неизвестный вынырнул и, отдыхая на спине, медленно поплыл к берегу. У берега он вывернул из земли большой белый камень и медленно, с напряжением вновь поплыл на середину озера. Там, сделав несколько глубоких вдохов, он пошел ко дну с камнем в руках.
Сначала со дна поднялись пузыри, а потом вынырнул неизвестный.
- Достал! - закричал он. - Достал! - В победно поднятой руке он держал ком черной донной грязи.
Батюшка пришел неожиданно, хотя тетка Соня с утра готовилась и ждала его, то и дело в окно выглядывая, но проглядела.
Отец Михаил был в рясе, подпоясанной кожаным пояском, в шапочке-скуфейке, с большим крестом на груди. Глянув на божницу, он перекрестился, поклонился и, улыбаясь, поприветствовал всех:
- Здравствуйте!
Тетка Соня кинулась к нему, поцеловала руку, и он быстро, почти торопливо, благословил ее.
Коля стоял у окна. Он выглядел растерянным, испуганным даже.
Улыбаясь, поп шел к нему, протягивая руку:
- Такое рассказывают про вас, что идти было страшно. Но увидел - и не страшно совсем, наоборот...
Коля быстро вытер ладонь о штаны и пожал протянутую руку.
- Я им не стала говорить! - объяснила суетящаяся рядом тетка Соня. - А то, думаю, сбегут еще, испугаются!
- Кто испугается? - спросил, входя в кухню и потирая ладонь о грудь, улыбающийся Федька. - Здорово, Миш! - Он громко хлопнул ладонью о протянутую ладонь.
- Федька! - шлепнула его по затылку тетка Соня. - Какой он тебе Миша!
- А чо? - довольно улыбался Федька. - На одной парте сидели? Сидели! Списывать давал? Давал! Он, мам, всему классу давал списывать!
Батюшка смущенно улыбался и часто, коротко кивал:
- Грешен, грешен...
Они уселись за накрытый стол, который украшал, задрав ноги, вареный петух. Предвкушая скорую выпивку, Федька радовался гостю больше всех.
- А я думаю, чего мать колготится? Петуха зарубила. И все молчком! делился он радостными мыслями.
Тетка Соня, словно фокусник в цирке, ловко выхватила откуда-то из-за спины бутылку водки и поставила ее на стол.
- Во! - Федька обрадованно цапнул ее и взялся открывать.
- А мне нельзя, - сказал вдруг со вздохом сожаления батюшка.
- Как? - растерялась тетка Соня. - Я у бабок спрашивала - нет нынче никакого поста.
- Нашла у кого спрашивать, - гыгыкнул Федька. - Эти бабки в семнадцатом небось Зимний брали! Да, Миш?
- А среда сегодня, Софья Пантелеймоновна, - не слушая Федьку, объяснил батюшка с виноватой улыбкой. - Среда и пятница - дни постные. В среду Иуда предал Христа, в пятницу распяли Спасителя.
Опустив глаза, тетка Соня виновато покачала головой, но одновременно выхватила у Федьки бутылку, и та бесследно исчезла за ее спиной.
Глядя на петуха, все ели залитую постным маслом толченую картошку. Федька погрустнел. Нарушая тягостную тишину, тетка Соня засмеялась вдруг, прикрывая ладонью рот:
- Чай вприглядку пила, было... Мать кусочек сахара на блюдечко положит вот такусенький, - а мы глядим на него и пьем... Сладко - куда там! А чтоб петушатина вприглядку... Лучше я его унесу от греха подальше.
Но Коля отломил вдруг петушиную ногу и стал есть. Тетка Соня испуганно взглянула на попа, а Федька подмигнул батюшке.
- О-хо-хо, - вздохнула тетка Соня. - Он же, батюшка, у нас... Иной раз и не верится... Проснешься, думаешь: правда иль нет? Правда...
- К Господу дорог много, Софья Пантелеймоновна, - успокаивающе сказал батюшка и обратился к Федьке: - А ты что ж, Федор, в храм ни разу не зайдешь?
- И я говорю - иди! Говорю - в аду гореть будешь, пожалеешь тогда, что не ходил! - вставила тетка Соня.
- Ты-то много ходишь, - огрызнулся Федька на мать. - А я это... ада не боюсь... Я на зоне в чугунолитейном работал и на кислотном, меня этим делом не испугаешь.
- А что для тебя хуже, когда тело болит или когда душа? - продолжал отец Михаил.
- Тело - что... Гвозди глотал... А душа, когда заноет, это у-у-у...
- Так тело-то твое в земле останется, а душа страдать пойдет... Души там страдают, души!
- Да? - Федька опешил и задумался.
- Так что приди в храм-то, приди.
- Да вот еще беда, батюшка. Дерутся они у меня, смертным боем дерутся! - В голосе тетки Сони появилась плачущая интонация. - Может, ты им чего скажешь, батюшка, или сделаешь чего? Я вот помню, перед войной еще, маленькая была, а помню, два брата были, двойняшки: Колька один тоже, а другой Петька. Кукушкины! Дрались, ой, дрались! Прямой дорогой к брато-убийству шли. И позвала ихняя мать попа. Ну, батюшку... Тот стро-огий был, не в пример тебе, заходит, да с порога ка-ак гаркнет: 'На колени!' Они так и повалились! Он с божницы икону снимает - Николая Угодника: 'Целуйте!' Поцеловали. 'А теперь