засмеялись. – Как Луи? Расскажи нам хотя бы об этом.
– Очень мил, – ответила я.
– Не обжимались ли вы с ним в темноте? – спросила Жизель. Вопреки моему желанию мои щеки залились румянцем. Глаза Жизель округлились. – Обжимались? – настаивала она.
– Прекрати! – простонала я и быстро ушла в свою комнату. Эбби подняла глаза от учебника, удивленная моим резким вторжением.
– Что случилось?
– Это Жизель, – просто ответила я, и моя подружка понимающе хмыкнула. Она села и, закрыв книгу, положила ее на колени.
– Как прошел вечер?
– Ах, Эбби! – воскликнула я. – Все было таким… таким странным. Миссис Клэрборн вовсе не хотела, чтобы я приходила.
Эбби кивнула, словно уже знала об этом.
– А Луи?
– Он переживает Глубокую душевную боль… Такой талантливый, чувствительный, а внутри все перекручено и перепутано. Так бывает, когда водоросли и тина опутывают винт моторной лодки, – проговорила я, потом села и рассказала Эбби обо всем, что произошло. Мы обе погрустнели. Когда мы разделись и легли в постель, то еще долго не спали, говоря о нашем прошлом. Я больше рассказала ей о Поле, о своем горе, когда узнала, что парень, в которого я была так влюблена, оказался на самом деле моим сводным братом. Эбби сравнила ужасную шутку, которую со мной сыграла судьба, с тем, что ей довелось узнать о самой себе и своих родственниках.
– Судя по всему, мы обе пострадали от событий, которые не могли контролировать… Словно нас заставили платить за грехи наших родителей и дедушек с бабушками. Это так несправедливо. Нам всем следовало бы начинать с чистой страницы.
– Даже Луи, – заметила я.
– Да, – задумчиво отозвалась Эбби, – даже Луи. Я закрыла глаза и заснула, вспоминая его композицию под названием «Руби».
Следующая неделя началась без всяких событий, обещая превратиться в рутину. Казалось, даже Жизель успокоилась и понемногу занималась. Я заметила большие перемены в ее поведении, когда она была в школе. На тех двух занятиях, что мы проводили вместе, моя сестра была спокойной и внимательной. Она удивила меня, когда остановила своих подружек на полпути после урока английского, чтобы заставить Саманту поднять кусок жевательной резинки, брошенный кем-то у фонтанчика с водой. Конечно, она по- прежнему царствовала над своим окружением в кафетерии, откинувшись назад в кресле, словно герцогиня, чьим словам следовало внимать с превеликим почтением, говоря то об одной, то о другой девочке, обычно насмешливо, что порождало общий смех ее вечно шумного окружения.
Но тот сарказм, с которым она отвечала на вопросы на занятиях, высмеивание учителей и домашних заданий исчезли и из ее речей, и из поведения. Дважды, когда миссис Айронвуд появлялась в коридоре, чтобы посмотреть на учениц во время перемены, Жизель заставляла Саманту остановиться, чтобы поприветствовать Железную Леди, которая в ответ одобрительно кивала.
Наблюдая за необычно хорошим поведением сестры, я чувствовала себя так, словно присматриваю за молоком, которое может убежать. Вот-вот оно запузырится, перехлестнет через край и зальет огонь. Я достаточно долго прожила в одном доме с Жизель, чтобы не верить ее обещаниям, улыбкам, приятным словам – всему, что слетало с ее коварно изогнувшихся губ.
То, что произошло дальше, казалось никак с этим не связанным. Мне пришлось бы изучить все закоулки дьявольского ума моей сестры, прежде чем я смогла бы понять ее истинные цели. В конечном счете все происходило из-за изначального нежелания Жизель ехать в «Гринвуд». Несмотря на ее внешне хорошее поведение, она все еще была огорчена этим и, как я потом выяснила, преисполнилась решимости вернуться обратно к старым друзьям и времяпрепровождению.
В среду утром, когда я была на занятиях по социологии, меня вызвали к миссис Айронвуд. Когда кого-то из класса требовали к Железной Леди, остальные смотрели на девушку с жалостью, испытывая при этом тайное облегчение, что вызвали не их. После одного свидания с нашей директрисой я понимала их страх. Тем не менее я постаралась скрыть волнение, выходя из класса. Естественно, мое сердце громко бухало, когда я подошла к кабинету. Одного взгляда на миссис Рэндл мне хватило, чтобы понять – у меня неприятности.
– Одну минуту, – бросила она, словно на нее распространялись эмоции миссис Айронвуд, и секретарша как зеркало отражала ее настроение, ее мысли, гнев и удовольствие. Она постучала в дверь и на этот раз прошептала мое имя. Затем закрыла дверь и вернулась к столу, оставляя меня стоять в ожидании. Миссис Рэндл не поднимала глаз от бумаг. Я переступила с ноги на ногу и глубоко вздохнула. Спустя ровно минуту миссис Айронвуд открыла дверь.
– Заходи, – скомандовала она и сделала шаг назад. Я посмотрела на миссис Рэндл, поднявшую и тут же снова опустившую глаза, словно смотреть на меня так же опасно, как жене Лота оглядываться на Содом, – можно было превратиться в соляной столп.
Я вошла в кабинет миссис Айронвуд. Она закрыла дверь и широким шагом направилась к креслу.
– Садись, – последовала новая команда. Я села и стала ждать. Железная Леди бросила на меня тяжелый взгляд и начала: – Я вправе ожидать, что мои ученицы читают правила поведения в школе «Гринвуда», особенно новенькие, получающие хорошие отметки. Я права? – спросила она.
– Да, я думаю, так, – ответила я.
– Ты это сделала?
– Да, хотя и не заучила их наизусть, – добавила я, может быть, слишком резко, потому что глаза директрисы превратились в щелки, лицо побелело, особенно в уголках губ. Она заговорила снова, морщина на ее лбу стала глубже.
– Я не требую заучивать правила наизусть таким образом, чтобы повторять слово в слово. Я требую, чтобы их прочли, поняли и подчинялись им. – Она выпрямилась, бросила на стол руководство, пролистала
