– Может, ты пока не будешь рассказывать об этом папе, я чувствую, что он надерет этому обормоту задницу.
– Ферн, ты не должна так грубо отзываться о своем брате.
Она сконфуженно замолчала.
– Ты боишься своего отца?
Она содрогнулась.
– Ничего не случится, если мы не будем рассказывать эту историю; не говори ему, – настаивала она.
– Мы обсудим это позже.
Когда дети были одеты, я попросила их выйти и подождать в холле, пока поговорю с Ферн.
– Как ты могла проделывать такие вещи с детьми? – сказала я, на минуту забыв о том, что Ферн сама еще ребенок.
– Я же объяснила, что не имею отношения к этому.
– Прекрати лгать, я слышала, входя в комнату, что ты им говорила.
– Теперь ты все расскажешь папе Лонгчэмпу и Джимми, они возненавидят меня; это то, чего ты добивалась, ты получишь свое, – зарыдала Ферн.
– Прекрати, я не хочу, чтобы они тебя возненавидели.
Она рыдала все громче, все надрывнее.
– Я не скажу, перестань плакать.
– Не скажешь?
– Хотя ты поступила очень плохо. Зачем ты это сделала?
– Мы играли в куклы. Гейвин спросил, почему у кукол, одетых как мальчики, нет такой штуки, как у него. Кристи спросила, что это за штука. Я решила им рассказать и показать, это был урок, как в школе, игра.
– Неужели ты не знала, что нельзя обучать детей таким образом, ведь я уже просила не говорить с Кристи об этих вещах, она слишком маленькая.
– Ладно, ты никому не скажешь, правда?
– Правда, если ничего подобного больше не будет происходить. Ты очень огорчила меня, Ферн.
– Если ты скажешь об этом Джимми, – она сверкнула на меня глазами, – я тебя возненавижу.
Ее слова просто шокировали меня. У меня перехватило дыхание.
– Нехорошо угрожать, Ферн.
Она не стала отвечать на мою реплику, и я вышла. Может, это была ошибка, но в тот вечер я никому ничего не сказала, чтобы не портить настроение гостям и Джимми.
Обед оказался чудесным, все было прекрасно, даже Филип, от которого я ожидала враждебности, был само очарование. Казалось, он искупает свою вину за тот вечер, когда отсутствовал Джимми. Время от времени он поглядывал на меня, чтобы убедиться, что я довольна его поведением.
После обеда мы собрались в гостиной, где я исполнила несколько небольших произведений для фортепиано и голоса; на глазах папы выступили слезы. Когда я окончила, он подошел и обнял меня.
– Если бы мама могла услышать твое пение, – говорил он, уткнувшись в мои волосы.
Мы оба плакали.
Затем Бэтти Энн предложила Кристи тоже что-нибудь сыграть. Самым очарованным слушателем Кристи оказался маленький Гейвин, он следил за каждым ее движением как завороженный. Он аплодировал громче всех. Бэтти привела близнецов, и они весело сплясали какой-то необычно простой танец, заразив всех своей веселостью; глядя на них, мы дружно смеялись, все, кроме Ферн. Всякий раз, когда Джимми оставлял ее без внимания, она становилась мрачнее тучи, но когда он обращался к ней, ее лицо светилось любовью и нежностью.
Папа попытался завести с ней разговор о школе, но она вела себя так, будто общение с ним было ей неприятно. Тогда он оставил это занятие, громко рассмеявшись, и стал беседовать с кем-то другим.
Уже настало время всем детям идти спать. Бэтти и Филип попрощались с Эдвиной и папой, пригласив их к себе на завтрак. В гостиной остались я, Джимми, папа и Эдвина; мы разговаривали о Ферн.
– Вы с Джимми так замечательно сделали, что забрали ее из этого ужасного места и приняли в свою семью. Она, должно быть, счастлива, – говорил папа.
– Я надеюсь, что тебя не огорчает то, что Ферн не собирается сейчас же отправляться жить к вам? – спросил Джимми.
– Нет, мне кажется, ей здесь лучше. Нас сейчас волнует дальнейшая судьба Гейвина, мы хотим как можно больше сделать для него.
Джимми кивнул, но в его глазах была печаль, ведь он завидовал Гейвину; мысль о том, что папа не уделял ему столько внимания, все еще терзала его.
– Хорошо, – сказал Джимми, – мы постараемся как можно больше внимания уделять Ферн и все-таки постараемся не терять связи с тобой.
– Я знаю, что вы будете очень хорошо заботиться о ней.
