целую пропагандистскую войну против Советов — еще слабых и неэффективных, но все же избранных народом. Свою недееспособность новые чиновники списывали на систему: система, мол, виновата. Но именно эта система помогла Попову пересесть в кресло мэра и покуролесить еще год. Опять же, не отчитываясь ни перед кем. Это вообще принцип постсоветской бюрократии: нигде и ни перед кем не отчитываться. Предельно неэффективные «менеджеры» просто грабили страну и постоянно объясняли, почему они при этом имеют право на власть.
Расчленение страны было прямо декларировано Поповым. Публикация, распространенная массовыми тиражами и требовавшая разделить страну на несколько десятков независимых государств, не была воспринята во власти (тогда еще мощной и своим аппаратом, и спецслужбами, и контролем за всеми СМИ) как призыв к государственному перевороту. Попов не был арестован и изолирован. Напротив, он был прославлен на ходу перестраивающейся коммунистической номенклатурой, уже запланировавшей превращение в олигархию. Бредовые планы, несмотря на отсутствие поддержки в народе и даже среди соратников- демократов Попова, все-таки были реализованы. Живодерская идея народовольца Попова восторжествовала — для подобных людей это главное.
Все, все предсказано Поповым в его «фундаментальной» работе! Только в большинстве случаев с точностью «до наоборот». Не с антиаппаратным путем перестройки оказался связан сам Попов, не антибюрократической фигурой оказался в борьбе за демократию Ельцин. Именно они, а не мифический аппарат, провели «мероприятия», от которых предостерегал (а, скорее всего, тайно их жаждал) Г.Х. Попов: развал СССР, распродажа богатств страны и превращение России в сырьевой придаток мировой олигархии, установление режима либеральной тирании и проведение фальшивых выборов…
Если Попов-экономист — чисто мифологический образ, то Попов-политик — вполне реальная фигура, способная вписываться в динамичную ситуацию большой Смуты, которая накрыла Россию в 90-е годы XX века и до сих пор не рассеялась.
Еще в 1989 году Г. Попов предсказал основной разворот событий («ЛГ», 04.10.89): «Главное экономическое противостояние переходного периода состоит в том, что конечной целью перемен является свободный рынок со свободной конкуренцией, но вся ситуация в экономике такова, что любые шаги в сторону свободного рынка ведут к взвинчиванию цен, спекуляции, обогащению распоряжающихся общественным богатством бюрократов. Словом, движение к системе, призванной спасти страну, бьет по основным слоям нашего народа».
Оценивая далее позицию сторонников ведения жесткой борьбы с экономической преступностью и экономическим развалом, Попов говорил, что новая административная диктатура в любом случае обречена проделать тот же путь, что и путь большевиков с 1917 до 1937 гг., а также путь французской революции, сделавшей основным аргументом в борьбе с ценами и политическими противниками гильотину. В полном противоречии со своими опасениями Попов пишет: «Неограниченная демократия с правом избирателя на все влиять… может аннулировать все преимущества новой экономики. Демократия ведь всегда обременена опасностью перерастания социальной справедливости в уравнительность». Неудивительно, что при внедрении такого понимания демократии даже избранные населением администраторы полностью избавляются от ответственности перед гражданами.
Попов-политик постоянно диктовал Попову-управленцу линию поведения: с тем, чтобы планировать и дозировать демократию, будто это сыпучий материал.
Попов-управленец за время пребывания в Моссовете родил единственную определенно выраженную идею или «фундаментальный путь решения» (выражение Попова) организационных проблем Моссовета: каждый депутат должен работать только в одной комиссии. Внедрить конторский порядок работы дважды пытались поименным голосованием. Не удалось. Зато это удалось позднее. Бюрократия черпала у Попова идеи по удушению народного представительства. Пока система законодательных собраний не превратилась в кормушку для «партии власти», повторившей КПСС в исключительно уродливой форме.
Другая идея Попова — о необходимости «усиления фракционности» в Моссовете, была высказана накануне его переквалификации в мэры. Она звучала вразрез с другими его тезисами. О пользе фракционности странно было слышать от человека, постаравшегося не дать в Москве никаких шансов новорожденным политическим партиям. Видимо, организованная политическая среда была проявлением той самой неограниченной демократии, которой опасался Попов. Но какая же может быть фракционность без партийной основы? Противоречие исчезает, если вспомнить, что Попов старался приспособить действительность к своим целям: поддерживая уровень межблоковой конфронтации (ранее «Демроссия» против КПСС, потом «Демроссия» и Движение Демократических Реформ против «консервативных сил»), играть роль единственного арбитра. Пусть фракций будет больше, пусть они ссорятся, а мирить будет Попов. Это было вполне в духе Горбачева, когда-то возглавлявшего Верховный Совет СССР, лавирующего там между умеренными консерваторами и ястребами, ссорящего их между собой, а потом пересевшего в кресло Президента СССР.
Утвердившись на почве разработки основ коалиции со старой номенклатурой и закулисным созданием новой, Попов не сомневался в том, что ответ за развал системы власти в Москве он нести не будет. В мае 1991 года депутаты попытались выбить из ускользающего от ответственности Попова отчет о результатах его деятельности за год. Попов сделал вид, что его заставили пойти на неподготовленное сообщение и лишь в общих чертах описал трудности своей работы. Одновременно Г. Попов потребовал от сессии Моссовета при любом исходе выборов мэра (в июне 1991 г.) рассмотреть вопрос о его уходе с поста председателя Моссовета. То есть в любом случае никакого настоящего отчета он делать не собирался.
По мнению Попова, уже вовсю ведущего предвыборную кампанию за пост мэра, основной недостаток Моссовета состоял в том, что не был составлен план работы на перспективу («Куранты», 28.05.91). Спрашивается, о чем же думал сам Попов, который подобных планов Моссовету не предлагал ни разу? Вот снова он стоит на трибуне и от кого- то требует развернутого цельного плана. И снова в качестве оправданий за полный провал своей деятельности Попов приводит маловразумительные доводы: 1) ему постоянно мешала активность депутатов, от которых он стремился скрыться за закрытыми дверями кабинета 2) очень много усилий председатель Моссовета истратил, чтобы держать Москву «на плаву».
Вторым своим оправданием он просто расписался в том, что практически полностью был включен в систему исполнительной власти и работал только на нее. Моссовет же был для него тем трамплином, с которого можно стартовать в верхние слои административно-номенклатурной системы.
За день до выборов мэра Попов откровенничал уже в компании своего большого друга — редактора газеты «Куранты», и снова повторял практически то же самое, что и на сессии. Ни одной новой мысли! К голым абстракциям Попову прибавить было нечего, все уже неоднократно излагалось перед депутатами и год, и полгода назад. Дополняет Попов свои теории только признанием в том, что «год дал очень много» в смысле знакомства с управленческими кадрами. Разумеется, дал он много лично Попову.
Накануне выборов мэра Попов открыто объявил о своих прогнозах и видах на улучшение обстановки: «Отдельные, наиболее острые проблемы с продовольствием мы могли бы решить через год частично. Более реально — через два, если начнут широко развиваться фермерские хозяйства и прямые связи города и села…» («Куранты», 11.06.91). Для промтоваров Попов поставил срок — 5 лет, а для выхода на мировой уровень — 8–9 лет. Но ни «наиболее острые», ни «частично», ни «через год» проблемы так и не были решены. Да и кто стал бы вспоминать через год какие-то обещания, какие-то прогнозы в условиях катастрофы?
Растерянность перед сложностями политической и экономической ситуации побуждала в 1990–1993 гг. некоторых политиков играть на нетерпеливом ожидании перемен и предлагать простые рецепты решения всех проблем. Очередное «открытие» появилось в интервью Г.Х. Попова еженедельнику «АиФ» (№ 29, 1991): пока КПСС и демократы топтались на месте, на политическую арену вышла третья сила — «люмпенский вариант фашизма». Опасность фашизма была объявлена главной и, таким образом, борьба с фашизмом выходила для демократического движения на первый план. Не удивительно, что в список представителей «нашего» фашизма можно легко попасть помимо воли (а именно — волей хозяев прессы). Вас, дорогой читатель, моментально можно по распоряжению причислить к люмпен- патриотам, люмпен- шовинистам, люмпен-пролетариату, люмпен-интеллигенции, люмпен-чиновникам (люмпен-аппарату). А все это совместно — «консервативно-люмпенский фашизм». Такова классификация Попова, охватывающая все население России, исключая лишь ее предателей и разорителей. На ее основе в течение двух десятков лет ведется война правящей олигархии с русским народом, с русскими общественными активистам.
