этого ему был нужен скорее сыщик-художник, чем сыщик-полицейский. Сам писатель с его широкими плечами, крепкими бицепсами и румянцем во всю щеку скорее мог сойти за флегматичного лондонского бобби. Холмс же являл собой полный контраст своему создателю. Он был худощав, томен и не чужд эстетизма. И вполне соответствовал типу богемной артистической натуры, эксцентричной и склонной к предосудительным слабостям, вроде, увы, кокаина. 'Артистичность, когда она в крови, закономерно принимает самые удивительные формы'[24].
В августе 1889 года Конан Дойл получил приглашение в Лондон на литературную встречу: главный редактор филадельфийского ежемесячника 'Липпинкотт' Джозеф Маршалл Стоддарт специально приехал в Лондон, чтобы договориться о британской версии этого журнала. В Лондоне он надеялся заказать ряд произведений самым известным молодым английским писателям. В это время произведения Конан Дойла пользовались большей популярностью в Америке, чем в Англии, потому что там не было закона о защите авторских прав. Целый ряд рассказов Конан Дойла был опубликован в пиратских изданиях, которые, как он горестно отмечал, 'возможно, печатались на оберточной бумаге'.
Хотя он и жалел о недополученных гонорарах, эти книги завоевали для него широкий круг читателей в ту пору, когда в Англии его имя еще было мало известно. И когда Джозеф Стоддарт пожелал с ним встретиться, писатель, должно быть, с благодарностью подумал о своих американских поклонниках: 'Понятно, что я сразу же решил оставить на денек пациентов и с радостью принял предложение'.
Обед состоялся в Вест-Энде в известной гостинице 'Лэнем' — это место трижды фигурирует в рассказах о Шерлоке Холмсе. В тот вечер в гостях у Стоддарта были еще два человека: Патрик Джил, бывший издатель, а теперь депутат парламента, и Оскар Уайльд.
Трудно представить себе двух столь разных людей, как Оскар Уайльд и Конан Дойл. Должно быть, в ту первую встречу они удивились друг другу. Пышущий здоровьем, дружелюбный провинциальный доктор, способный расплющить чужую ладонь при рукопожатии, отличался серьезностью и прямотой. Меланхоличный и томный Уайльд являл собой полную противоположность ему. Их литературные взгляды также не совпадали. Конан Дойл ценил историческую правду, был прирожденным рассказчиком и гордился ясностью и простотой своего стиля, Уайльд же стоял во главе направления, развивавшегося под лозунгом 'искусство для искусства'. Тем не менее они прекрасно поладили. 'Для меня это был воистину золотой вечер, — вспоминал Конан Дойл. — Его разговор оставил в моей душе неизгладимое впечатление. Он далеко превосходил всех нас, но умел показать, что ему интересно все, что мы могли произнести. Он обладал тонкими чувствами и тактом. Ведь человек, единолично завладевающий разговором, как бы умен он ни был, в душе не может быть истинным джентльменом'[25].
Встреча закончилась тем, что оба писателя согласились написать для журнала 'Липпинкотт' по небольшой повести. Спустя несколько дней Конан Дойл сообщал Стоддарту: 'Шерлок Холмс, герой ‘Этюда в багровых тонах’, будет у меня распутывать новое дело. Я заметил, что все, кто читал эту книжку, хотят узнать что-нибудь еще об этом молодом человеке'. По договору, Конан Дойл должен был написать повесть длиной не менее 40 000 слов. Он справился с этой задачей за два месяца. Стоддарт требовал 'пикантного заголовка', и Конан Дойл в конце концов остановился на названии 'Знак четырех'. 'Рад сообщить Вам, — написал он издателю, — что Холмс по-прежнему в прекрасной форме. Полагаю, что не ошибаюсь, хотя обычно бываю недоволен своими произведениями'.
'Знак четырех' вышел в 'Липпинкотте' одновременно по обе стороны Атлантики — в феврале 1890 года. Отзывы рецензентов были исключительно благоприятными. 'Это самая лучшая история из всех читанных мной', — написал один рецензент. Конан Дойл полностью оправдал и доверие Стоддарта, и расходы на издание, включив в сюжет тайну запертой комнаты (как в 'Убийстве на улице Морг' Эдгара По), похищенное сокровище, любовное увлечение доктора Ватсона, злобного карлика с трубкой для выдувания отравленных стрел-колючек и — в качестве кульминации — погоню на полицейском катере по Темзе. Поскольку в то время Дойл еще недостаточно хорошо знал Лондон, при выборе мест действия ему пришлось пользоваться картой. Проще всего оказалось описать роман между доктором Ватсоном и клиенткой Холмса Мэри Морстен, чье 'милое и располагающее' выражение лица наводит на мысль о жене писателя Луизе.
В 'Знаке четырех' Конан Дойл закрепил все находки 'Этюда в багровых тонах' и усложнил образ Холмса. Но несмотря на все достоинства, в повесть из-за спешки вкрались нелепые ошибки, до сих пор озадачивающие 'шерлокианцев'. Наиболее известная из них — это могут подтвердить все почитатели Холмса — запутанная история военного ранения доктора Ватсона. Из 'Этюда в багровых тонах' мы знаем, что пуля поразила доктора в плечо, но в 'Знаке четырех' рана таинственным образом переместилась на бедро. Это заметили еще современники Конан Дойла.
Оскар Уайльд тоже не подвел Стоддарта, он написал для 'Липпинкотта' один из лучших романов XIX века — 'Портрет Дориана Грея'.
Едва работа над 'Знаком четырех' осталась позади, Конан Дойл вернулся к замыслу, над которым уже год как трудился. Заказ Стоддарта отвлек его от нового исторического романа, который, как он надеялся, будет 'еще более смелым и вызывающим', чем 'Мика Кларк'. Слушая однажды лекцию под названием 'История средневековой торговли', писатель заинтересовался XIV веком. Спустя несколько месяцев он начал работу над романом 'Белый отряд', основанным на легендах о доблестных и благочестивых рыцарях и героических подвигах английского дворянства, так занимавших его в детстве. Сын с любовью отдавал долг матери: хотя много лет прошло с тех пор, как он сиживал у родительского очага в Эдинбурге, слушая истории о давних временах, пламя этого очага никогда не угасало в его душе.
'В течение двух лет я изучал жизнь Англии XIV века и время правления Эдуарда III, когда страна достигла расцвета, — рассказывал потом писатель журналистам. — Об этом времени почти ничего нет в художественной литературе, мне приходилось то и дело сверяться с первоисточниками. Я воссоздал образ средневекового лучника, который кажется мне самым замечательным достоянием английской истории… Он был в первую очередь воином, одним из лучших воинов в мире — грубым, привычным к попойкам и божбе, но полным отваги и животной силы… Помню, когда написал последнюю строчку, я воскликнул: ‘Я никогда не создам ничего лучше!’ — и метнул перепачканное чернилами перо в стену, обитую бледно-зелеными обоями цвета утиных яиц. Черное пятно потом долго красовалось на этом месте'.
Первое издание 'Белого отряда' разошлось огромным тиражом, успех означал, что автора пора причислить к 'серьезным' английским писателям. По мнению одного рецензента, 'этот роман — не только волнующее описание нашего славного прошлого, но и захватывающая приключенческая история; Конан Дойлу удалось прекрасно уравновесить эти два начала'. При жизни писателя роман переиздавался более пятидесяти раз, был включен в списки обязательной литературы для школьников и должен был 'долго жить и просвещать подростков в отношении наших национальных ценностей'.
Блестяще освоивший традиции Вальтера Скотта, Конан Дойл не мог понять, почему 'Белый отряд' не занял такого же места, как романы классика. 'Рано или поздно каждая вещь бывает оценена по достоинству, — писал он, — и я думаю, что, если бы никогда не имел дела с Холмсом, стремившимся затмить мои более достойные работы, мое положение в литературном мире было бы в настоящее время более почетным'. С этим нельзя не поспорить. Сэр Вальтер Скотт умер почти за шестьдесят лет до написания 'Белого отряда'. Хотя роман Конан Дойла удостоился настоящего признания, эпоха Скотта и его растянутых исторических полотен миновала — чего Конан Дойл так и не смог признать. А в своих 'менее достойных' произведениях он подхватил то, что было начато Эдгаром По и Габорио, и превратил в животрепещущее настоящее. Однако с точки зрения самого писателя, триумфу его серьезных произведений помешал Шерлок Холмс. Конан Дойлу пришлось прервать работу над 'Белым отрядом', чтобы в срочном порядке — меньше чем за два месяца — написать 'Знак четырех'. И успех, которого вскоре предстояло достичь Холмсу, казался ему совершенно несоразмерным.
В августе 1890 года бактериолог Роберт Кох объявил на Международном медицинском конгрессе в Берлине об открытии нового метода лечения туберкулеза. Врачи всего мира толпами съезжались в Германию, чтобы увидеть демонстрацию этого метода, согласно которому вакцина вводилась непосредственно в лимфатическую систему. Конан Дойл, недавно выступивший в печати с письмом в поддержку обязательной вакцинации против оспы, как врач имел все основания заинтересоваться этим нововведением. Тем не менее его внезапное решение уехать в Берлин, о котором он объявил буквально за несколько часов до отъезда, скорее свидетельствует о порывистом характере, нежели о стремлении к медицинскому просвещению. 'Меня внезапно охватило непреодолимое желание отправиться в Берлин и
