Приближаясь к НП и заметив движение у блиндажа, окликнул:
— Рындин! Ты там?
— Так точно. Здесь я, — с заметной веселостью ответил капитан.
«Видать, опять «лечил» свои связки. Совсем не вовремя», — насупился комбат и, вскинув голову, спросил:
— Что там у минометчиков?
Рындин почувствовал, что комбат чем-то недоволен. За много месяцев совместной службы, часто хлебая щи из одного котелка, он всегда относился к Заикину с уважением. В душе он по-доброму завидовал комбату и старался ему подражать: быть прямым, смелым, честным и по-человечески добрым, а главное — чистым душой и всегда трезвым. К несчастью, последнее не всегда ему удавалось.
— Прошу простить, товарищ комбат. Давал слово, а не стерпел. На радостях. Вот, — протянул он измятый конверт. — Первое за все эти годы. Нашлись… На Кавказе, в Дербенте теперь живут…
Заикин, посмотрев на конверт, живо отозвался:
— Это прекрасно! Теперь будем драться еще злее!
— Простите, товарищ комбат.
Заикин промолчал.
— Так что же у минометчиков? — спросил он после паузы.
— Немного зацепило Грищенко. Несколько дней полежит в санбате и будет в строю.
— Нет у нас таких дней. Нет, понимаешь? Нет ни одного часа, — продолжал досадовать комбат, направляясь в блиндаж.
— Что-то случилось? — озабоченно спросил Рындин.
— В том-то и дело, что случилось. Наступаем! Сегодня утром. Понял?!
— Что? Что? — удивленно переспросил капитан.
— Вот тебе и «что». С рассветом — вперед! — Вскинув руку, Заикин посмотрел на часы. — Остается всего три часика. Беги в первую роту, и как только подойдет смена — по лощине, хоть ползком, но без единого звука к двум ноль-ноль должен занять исходное положение. И пока есть время, людей настропалить, чтобы глаза горели, чтоб шли в атаку со злостью. Понял? Давай. Жми!
Щелкнув каблуками, Рындин поспешил к выходу. Вскоре его торопливые шаги, удаляясь, стихли.
* * *
Коротка на Орловщине июльская ночь. Кажется, только сейчас опустились на землю сумерки, а уж вновь загорелась заря, безоблачное небо совсем посветлело.
Отдохнуть Дремову так и не удалось. Смена, подготовка наступления. Каждая минута в напряженном труде. И все же, собираясь отправиться на новый НП, он выхватил из чемоданчика бритву, взглянул на блеснувшее синевой лезвие и, поспешно скользнув им по шершавой ладони, стал брить наспех намыленные щеки. «Не только себя ради. Больше для людей. Надо, чтобы они и во внешности командира чувствовали уверенность в победе», — думал он, а от порога послышался голос замполита:
— Перед боем побриться — для командира не последнее дело.
— А, это ты? — оглянулся Дремов. — Уже отправляешься?
— Да, пора. Надо поговорить с людьми, хотя Заикин и доложил, что заряд заложен, нужен лишь детонатор.
— Толковал с ним, когда ставил задачу. Заверил, что заряда хватит, ну а искру, надеюсь, сумеешь высечь? — взглянул Дремов замполиту в глаза.
— Постараемся, — усмехнулся Носков, направляясь к двери, а когда оказался в тамбуре, оглянулся. Дремов отнял бритву.
— Смотри там. Поосторожнее.
Носков кивнул головой в знак согласия и, оправляя снаряжение, быстро скрылся.
Запищал телефон. Из трубки Дремов услышал приглушенный голос майора Великого:
— У нас все готово. По команде доложено.
— Хорошо. Сейчас буду.
Смахнув остатки мыла и торопливо застегивая пуговицы просоленного воротника, Дремов поспешил на подготовленный за ночь в исходном положении НП, чтобы с рассветом повести своих бойцов в наступление, пока еще не зная, каким грандиозным оно будет — летнее наступление сорок третьего.
Часть вторая
Покатилось эхо
1
Приближаясь к НП, Дремов заметил в сереющем рассвете сновавших бойцов. То горбясь, взмахивая руками, то что-то разбрасывая, то поспешно переползая на четвереньках, они заканчивали маскировку линий связи. Обливаясь потом, солдаты спешили так все сделать, чтобы комар носа не подточил. Оказавшись у хода сообщения, он услышал голос вынырнувшего из темноты капитана Зубкова.
— Кончай ползать.
Начальник связи полка капитан Зубков был призван в армию из запаса в самом начале войны. Был он высок и худ, к тридцати годам все еще не женат, а находясь на фронте, к своему холостяцкому положению относился равнодушно. О том, что Зубков мог одновременно делать многое, было известно не только связистам полка, но и бойцам других подразделений. У него, как правило, не хватало времени даже спокойно поесть. Часто ел на ходу.
Дремову довелось слышать, как Зубкова распекал начальник штаба: «Все у тебя кругом-бегом. Доведешь, что буду привязывать за ногу или женю на Юльке. Тогда узнаешь кузькину мать. Побрился бы. Оброс щетиной, как дикобраз».
Остановившись на миг, чтобы взглянуть вокруг на просветлявшуюся местность, Дремов заметил, как Зубков, пробегая стороной, не сдержался и вновь зашумел на солдат:
— Ну-ка, бросай елозить!
Со стороны блиндажа послышался голос Великого:
— Сейчас, сейчас, товарищ восьмой. Передаю.
Наклонившись к телефону, Дремов поздоровался с комдивом.
— Как себя чувствуем? — спокойно спросил генерал и после короткого разговора предупредил: — Я рядом. Следите за сигналами.
Дремов знал прямой, открытый характер Булатова и хорошо усвоил, что, раз генерал ограничивается коротким разговором, дела в дивизии обстоят нормально. Именно уверенностью комдива в успехе предстоящего наступления и можно было объяснить сейчас не только эту краткость, но и кажущуюся его непричастность к сути дела. Для Булатова же хватало и такой краткости, чтобы по каким-то лишь ему одному понятным ноткам в голосе подчиненного командира судить не только о его внутреннем, душевном состоянии, но и о положении дел в части. Острый, пытливый ум генерала, обогащенный большим опытом работы с разными по своим характерам людьми, позволял ему проникать в думы других и нередко разгадывать их суть чуть ли не безошибочно.
Перенимая все хорошее в практике работы комдива, Дремов вместе с тем понимал, что совершенствование командирских знаний и способностей не может быть ограничено постижением действительности лишь в отдельных ее частях. Ее надо познавать и в целом. Каждый командир обязан в совершенстве овладевать философскими знаниями.
