«Вон они!» — увидел Супрун мелькавшие фигуры. Задыхаясь, он громко скомандовал:
— Бросай станины!
Брошенное орудие застыло на месте, и тут же, вздрогнув, упал как подкошенный и наводчик.
— Сашка! — закричал заряжающий, стремясь предупредить наводчика о приближавшейся вплотную к орудию вражеской пехоте, но тот не отозвался.
Заряжающий вспомнил о находившемся на позиции ручном пулемете. В следующий миг синие трассы полыхнули в подступавшую толпу вражеских солдат, а когда те оказались всего в нескольких десятках метров от пулемета, артиллерист неистово закричал:
— Бей гранатами!
Супрун отбросил автомат и, взглянув по сторонам, увидел в нише несколько гранат и стал метать их одну за другой. И хотя некоторые гранаты рвались совсем близко, комбат продолжал разить противника.
Противник не выдержал. Супрун видел, как несколько вражеских солдат, корчась, повалились в снег, а другие, пытаясь избежать гибели, шарахнулись в разные стороны. Бросив убегавшим вдогонку еще одну гранату, комбат поспешил к заряжающему, чтобы заменить новым расстрелянный диск.
— На, бери! — подтолкнул солдат ящик с набитыми дисками.
— Ага, дело! — обрадовался капитан, опуская пулемет для перезаряжения, но, заметив метнувшуюся в пурге в его сторону фигуру, вновь ухватился за приклад. — Вон куда ты, стерва! — выкрикнул он, разворачивая пулемет в ту сторону, но, опознав в пурге своего попавшего на мушку ординарца, опустил приклад.
— Что случилось? — спросил он у Кузьмича. Задыхаясь от быстрого бега против ураганного ветра, Кузьмич не смог сразу ответить. Свалившись у ног комбата, он махнул рукой по направлению правого фланга батальона.
— Корж вас… Видать, дрянь там у него… Слышите?
Супрун и до этого догадывался, что Корж отражает атаку, а теперь, прислушавшись, и тем более понял, что там нещадно строчили ручные пулеметы и автоматы, глухо рвались мины, хлестко били сорокапятки.
— Иди, комбат, — не поднимая головы, глухим голосом проговорил старый солдат. — Не тут тебе надобно быть, — посмотрел он на капитана. — Здесь всего лишь орудие.
Супрун на какой-то миг опешил от такого замечания, придя в себя, отозвался довольно-таки сдержанно:
— А его здесь оставить одного? — перевел он глаза на артиллериста.
Кузьмич мельком увидел, как у Супруна нервно передернулось лицо. «А и правда, нельзя одного оставлять у орудия», — с тревогой подумал солдат и почувствовал, как что-то тяжелое подступило к сердцу. Он только теперь вполне осознал, что из расчета в живых остался лишь заряжающий, что ни сержант, вытянувшийся у станин, ни солдат, занесенный снегом на бруствере, ни тот, который разбросал руки правее орудийного щита, уже не поднимутся.
Кузьмичу казалось, что комбат глядел своим невидящим взором в его душу и продолжал упрекать: «Одного здесь оставить?» Кузьмич, с трудом разворачивая орудие в сторону противника, прокричал:
— Иди, комбат! Мы тут будем держаться вдвоем. Не бойся, не дрогнем.
Супрун посмотрел в направлении второй роты. Там почему-то больше, чем на других участках переднего края, лютовали снежные вихри. Не было видно ни своих, ни противника, а бой кипел. Кроме ружейно-пулеметного рокота и взрывов гранат, там раз за разом всплескивали длинные языки орудийных выстрелов. Разгорался бой и на левом фланге. Оглянувшись, комбат поспешил на НП, понимая, что выяснить обстановку в подразделениях можно только через их командиров.
Заметив приближение комбата, телефонист протянул ему трубку.
— Вас они, товарищ капитан, — сказал солдат, еле шевеля прозябшими, непослушными губами.
— Кто?
— Командир требовал, Новиков.
Комбат дунул раз-другой в трубку и, воткнув ее под ушанку поглубже, прокричал совсем охрипшим голосом:
— Я двадцать третий, слушаю!
— Из твоего района доносится орудийный грохот. Почему не докладываешь обстановку? В чем дело? — нетерпеливо спросил командир полка. — Тут комдив уже несколько раз спрашивал.
Комбат не мог решиться, как поступить: то ли докладывать, как есть на самом деле, то ли как-то смягчить. «Все равно у него нечем помочь», — решил он и хотел было доложить, что на плацдарме пока терпимо, но подполковник начал сам:
— Тут валят стеной. Лезут как очумелые, ни на что не смотрят. Атаки следуют одна за другой. Противник прет напролом к своим окруженным, а те рвутся навстречу.
Супрун не успел больше сказать ни слова. Грохот разрывов потряс высоту. Его наблюдательный пункт утонул в дыму. Трубка вылетела из рук. Подхватив ее на дне окопа, он понял, что связь с полком прервана. Залпы обрушились на батальонный район обороны с еще большей плотностью. Для прорыва к своим окруженным противник начал новую огневую подготовку и на этом направлении.
9
Артем шел из последних сил, но не знал, сколько им пройдено и далеко ли еще до дивизионных тылов. Чувствовал, что мороз крепчал, а пурга свирепела. Даже полушубок казался решетом. Пронизывало насквозь.
Ноги отяжелели, идти становилось все труднее. Для того чтобы как-то контролировать себя, солдат установил режим: останавливаться не реже чем через тридцать шагов.
Шел он долго и наконец понял, что никакой дороги под ногами нет, что сбился с пути.
Временами ему казалось, что старания бесполезны, что своих он не найдет, и хотелось отказаться от поиска, но всякий раз что-то толкало в спину и кричало в уши: «Не садись! Погибнешь! Иди, да побыстрее! Они там остались. Ждут помощи!» И солдат шел, хотя стало так темно, что не было видно, куда ступает нога. И вдруг он оказался над глубоким обрывом. Захлебнувшись холодным воздухом, хотел рвануться назад, но под ногами не оказалось никакой опоры. Еще миг, и он кубарем полетел вниз. На лету старался за что- нибудь ухватиться руками, но не тут-то было. Когда стукнулся о камни и почувствовал во всем теле острую боль, понял, что сорвался с обрыва и оказался на дне глубокого оврага. «Хорошо, что не взял девчонку. Такое могло случиться и с ней», — промелькнуло у него в сознании.
Он сильно ушибся. Боль была нестерпимой. Поначалу даже не разобрался, что, лежа на спине, он перегородил собою струившийся по дну оврага мелкий ручей.
Вскоре за его спиной скопилась вода. Чувствуя неладное, Артем попытался подняться, но сразу не смог. Кружилась голова. Ему удалось выбраться из воды лишь ползком. Только в это время он спохватился, что потерял рукавицы. Их было жаль, но когда обнаружил, это ни на шее, ни в ручье и нигде рядом нет автомата, то остро ощутил свою беспомощность. Долго ползал среди валунов, прощупывал снег, но автомата не было. В надежде на то, что он мог остаться где-нибудь на выступе или зацепиться за кусты, Артем пытался вскарабкаться наверх, но не смог. Истратив много сил, он опрокинулся на спину и только теперь ощутил, что набрал в валенки воды. Разуваться не стал. «Все равно весь мокрый».
Отдохнув, пополз, но тут же остановился. «Так к своим не добраться», — подумал он и с трудом поднялся на ноги. Сбросив с себя полушубок, оторвал рукав от телогрейки и натянул на рассеченное колено. И все же из-за усилившейся боли сделал лишь несколько шагов. Лязгая зубами, нащупал крепкий сук, с его помощью медленно заковылял вниз.
Каждый шаг вызывал боль во всем теле, а овраг хотя и расширился, никак не кончался. Когда же начало светать и впереди блеснули всполохи от артиллерийских разрывов, солдат понял, что ему удалось выдержать направление в сторону фронта. После очередной передышки он услышал за лесочком шум моторов.
