матери, о доме, а когда, казалось, стал подступать сон — вздрогнул: хлопнула дверь, из тамбура потянуло холодом, в той стороне кто-то пробасил. В ответ послышался умоляющий шепот. Он-то и обеспокоил Василия. Хриплый шепот повторился, и в тамбуре послышалась возня. Заикин прислушался, а затем, поднявшись, направился в коридор. Из тамбура доносился тот же бас.
— Сказано, не лезь и, значит, не лезь!
— Замерз, да и тяжко вот так, с костылем…
Заикин рванул холодную дверь. Там, привалившись спиной к заиндевелому, окну, высоко подпирая плечо костылем, стоял надрывно закашлявшийся в горсть солдат Федор Ершов. Лицо его осунулось, посерело.
Рядом, с высоко закатанными рукавами, с ведром и половой тряпкой в руке, стоял, раскорячив ноги, рыжеволосый санитар в истертом солдатском обмундировании.
Увидев однорукого капитана, санитар хихикнул, взглянул на него повлажневшими глазами:
— Видал? Ему мало тамбура! Давай вагон! — ехидно мотнул он рыжей головой в сторону Федора. — Убирайся, говорю! Мало вас таких, все тут по вагонам… Трясете вшу.
Заикина всего передернуло от этих слов.
— Эх ты, сыромятина! — мрачно прошипел он сквозь зубы. — Пойдем, Федор Иванович, — поддержал капитан инвалида под руку. Санитар поспешно распахнул дверь, посмотрел удивленно.
Заикин посадил Федора на свою постель.
— Отдохни, согрейся, Федор Иванович.
Из коридора послышалось:
— Служба есть служба! Что получилось бы с ней, если бы каждый начал ее толковать по-своему?!
Федор повернулся, вздохнул.
— Всякому понятно. Не его тут выдумка. Службу сполняет. А я, чтоб не ждать до утра своего, пассажирского, подумал: побыстрее с вами. Отслужился, домой теперь тороплюсь…
Заикин посмотрел на своего бывшего пулеметчика.
— Значит, в родной город, Федор Иванович, в Тамбов?
— Куда денешься? — Он невесело махнул рукой.
Поезд шел без толчков и рывков, вскоре в вагоне потеплело, стало уютно, но Заикин не мог избавиться от подступивших душевных тревог. Всю ночь находился в полусне. Лишь к утру куда-то провалился, а когда, очнувшись, приоткрыл сонные глаза, то увидел склонившегося над ним Федора. Солдат держал его обмякшую руку в своих теплых узловатых руках. Тихонько прикоснувшись к ней губами, Федор бесшумно поднялся.
Заикин увидел его влажные глаза и понял, что поступки солдата душевны, искренни, — не стал ему мешать. Федор, что-то шепча, тихо вскинул за спину вещевой мешок и, подставив под мышки скрипящие костыли, направился к выходу.
Провожая, его взглядом, Заикин почувствовал, как больно сжалась грудь: жаль было расставаться с бывалым солдатом.
11
О Волге, о ее могуществе и необъятных просторах, о бурлаках, когда-то ходивших здесь бечевой, Заикин знал и от отца, и из прочитанных книг, и по сохранившимся в народе сказаниям, а теперь, попав к ее берегам, он с жадностью рассматривал в госпитальное окно простиравшиеся за ней бескрайние дали. Где-то там находилась его родина.
Он не заметил, как рядом оказалась сестричка Оля.
— Я за вами, — прикоснулась она к его плечу.
— Что случилось?
— Будет смотреть Анна Павловна.
— А говорили, что она по черепно-мозговым.
— Это верно, но и полостные делает лучше многих других. На то она и главный хирург.
В смотровой Заикина встретил молодой светловолосый, всегда приветливо улыбающийся врач.
— Это и есть наш герой, — обратился он к присутствующим в комнате врачам, откровенно сочувствуя раненому. — Выдержал тяжелое ранение в нижнюю часть живота.
— Да, редкий случай, — сказал кто-то из врачей. Как только Заикина положили на стол, к нему подошла Анна Павловна:
— Как самочувствие, богатырь? — улыбнулась она большими синими глазами.
— Да так… — замялся Василий.
— Если так, то совсем ясно, — пошутила Анна Павловна.
Когда затянувшийся осмотр подходил к концу, Анна Павловна посмотрела на лечащего врача:
— Завтра в одиннадцать.
— Понял вас, Анна Павловна, — ответил тот.
Все вышли, а лечащий врач, взглянув Василию в глаза, улыбнулся:
— Завтра наведем полный порядок. Избавимся от этой ноши, — он похлопал по бутылке. — Это будет последняя операция!
Несмотря на сердечное отношение врачей, Заикин возвратился в палату со смутными чувствами. С одной стороны, он был безгранично рад, что «наведением порядка» в его изуродованном животе, как в шутку сказал один из врачей, займется сам главный хирург, и будет выброшена надоевшая, как горькая редька, бутылка, а с другой — в него все же вселилось какое-то чувство тревоги. «Мало ли что может быть?» Не раздумывая больше, направился он к подполковнику Разумову. «Он уже побывал в ее руках», — размышлял Василий.
Разумов встретил его в коридоре.
— Как жизнь? — спросил он, подходя.
— Течет, как мутная вода, — улыбнулся Василий.
— Да ты что? Откуда она теперь может быть у нас мутная? — уставился на него подполковник.
— Это так, к слову. Мутная — это значит бурлит, несет ее с каменьями, бушует. Значит, не застойная, не затхлая.
— Ах, вот как? — покосился подполковник. — Теперь все пойдет к лучшему. А насчет застоя ты правильно говоришь. В нашей жизни не должно быть места нытью, а тем более безразличию, унынию. Все пошло успешно. Слышал, как наши раздолбали еще в одном «котле» свыше десяти дивизий?
— Как же, слышал. Вроде что-то там промелькнуло и про нашего Дремова. Только ведь он командир полка, а говорили о соединении.
— Был командиром полка, а потом могли и повысить.
— Это верно, — горячо поддержал Василий. — Он заслуживает.
— Как самочувствие? Выглядишь хорошо. Вроде окреп.
— Завтра завершающая операция. Будет делать сама Анна.
— Гм-м! Считай, что тебе очень повезло.
Задушевный разговор продолжался долго, до наступления сумерек. На прощание Разумов крепко пожал Василию руку и, дружески улыбнувшись, еще раз подбодрил:
— Не сомневаюсь, что операцию ты перенесешь успешно. Иди отдыхай, хорошенько выспись.
Предоперационную ночь Заикин спал спокойно. Довольно спокойно он лег и на операционный стол. Поистине ювелирная операция длилась более трех часов и закончилась успешно.
Вполне удовлетворительно протекал и послеоперационный период, но гораздо увереннее Заикин себя почувствовал только после того, когда были сняты швы. Он даже осмелился напомнить, что, мол, пора подумать и о выписке.
— Не хорохорься! — строго предупредила его Анна Павловна.
Больше разговор о выписке не возобновлялся.
