зубы растут вместе с нами, как шкура.
— Шкура? А разве вы не линяете каждый год?
Дракон задребезжал, как груда железяк, что должно было означать довольный смех.
— Да ты что! Ты думаешь, что мы змеи или ящерицы? Нет. Хотя мы им родня. Как и вы — родня кобольдам и снежному человеку. Но разве вы шныряете по подземным ходам или шастаете по горам на четвереньках?
— Нет, конечно. Как правило. Хотя я слышал про... Но это неважно. Да, не очень-то я осведомлен насчет драконов.
— Странный ты смертный, — фыркнул дракон. — Как это можно — ничего не знать про наше племя? У тебя вообще-то есть представление, для чего мы тут поставлены?
— Смутное, — признался Мэт. — Там, откуда я пришел, дракона встретишь редко.
— Просто скандал! — пропыхтел дракон. — И в твоей стране все такие неграмотные?
— Пожалуй, да. Многие даже вообще не верят в волшебство.
Дракон ошарашенно молчал, и Мэт с замиранием сердца подумал, что опять брякнул не то.
— Нет, что ты за тип?! — взорвался дракон. Мэт отпрянул к стене, но все же сумел пожать плечами.
— Тип как тип. Ты же меня видел.
— Не разглядел, — буркнул дракон. — Боишься себя показать?
У него был подозрительный, угрожающий тон.
— Конечно, нет! — выпалил Мэт. — Тебе нужен свет? Я имею в виду, послабее и подольше, чем твой.
— Желательно.
— Пожалуйста. Сейчас.
Мэт вытащил свой коробок и стал вспоминать, какое заклинание он употреблял.
— Чего же ты ждешь? — рявкнул Стегоман.
— Сейчас-сейчас, минуточку.
Мэт пробормотал себе под нос исковерканный куплет из песенки и, чиркнув спичкой, не забыл отвести подальше руку. Когда вспыхнул язык пламени, он быстро добавил:
Спичка в его пальцах вдруг выросла в толстую шестифутовую свечу, и, как острие копья, на ее конце горел огонь. Мэт перестарался, но в том-то и прелесть импровизации!
Дракон, уставясь на свет, пробурчал:
— Интерес-сно..
Теперь Мэт смог разглядеть его. Это был дракон в китайском стиле: короткие когтистые лапы, тонкое, извилистое тело футов тридцать в длину и зубчатый гребень вдоль хребта. Присутствовала и европейская деталь: сложенные по бокам огромные крылья, как у летучей мыши. Однако крылья были разодранные, в рубцах и шрамах, и кожа свисала с них лохмотьями.
Стегоман повернул свою гигантскую голову к Мэту. Тот стоял смирно, зная, что его тоже разглядывают с пристрастием.
Наконец дракон проговорил:
— Ты не похож на злого человека. Хотя иногда честное лицо скрывает лживое сердце.
— Вот уж чего не умею, так это врать. Даже себя самого обмануть не получается.
— Да, это первое, что нужно сделать, когда хочешь соврать как следует, — кивнул Стегоман. — Но драконы — существа прямые, не то что вы. Если нам что-то не нравится или если нас разозлит чье-нибудь поведение, мы тут же говорим об этом ему в лицо.
Мэт поджал губы:
— Так не вылезешь из потасовок.
— Ну уж. Мы все про себя знаем: и что наш брат дракон гневлив, и что силы у нас всех примерно равные. То есть если два дракона сойдутся в бою, победителя быть не может. Оставшийся в живых все равно вынужден будет много месяцев залечивать раны. Так что мы уважаем даже тех, кого не любим.
— Понятно. Есть способы сказать кому-то все, что ты о нем думаешь, без оскорблений.
— Вот именно. — Стегоман был приятно удивлен. — Немногие смертные так сообразительны.
Особой сообразительностью Мэт похвастаться не мог, но, учась на последнем курсе, он приобрел кое- какие знания по антропологии и мог распознать приметы индивидуалистического общества. Сочетание гордости Стегомана — прямоты — с почти полным отсутствием междоусобиц означало строгость социальных условностей, без которых Стегоманово племя быстро бы перегрызлось. Прямота прямотой, но уж и вежливость по отношению друг к другу у них должна быть отменной.
Мэт прочистил горло.
— А как же с совместными действиями? Для них ведь нужна дисциплина...
— Дисциплина у нас врожденная, — отрезал Стегоман. — Когда мы собираемся на битву, честь каждого дракона уважается; тот, кого мы выбираем в предводители, знает, что ему надо отдавать команды поаккуратнее, в уважительном тоне. А мы выполняем их, потому что выбрали предводителя за его мудрость.
Их командиры, выходит, сразу и генералы, и дипломаты. Неплохое общественное устройство, если не принимать во внимание постоянный риск быть убитым на дуэли.
— У каждого дракона по холму, да?
— По горе, — поправил его Стегоман. — Наша вотчина — цепь восточных гор, которая отделяет эту страну, Меровенс, от пристанища колдунов, Аллюстрии. Аллюстрия то и дело нападает на Меровенс, Меровенс на Аллюстрию — реже. А по пути, переходя через горы, и та, и другая воюющая сторона атакует драконов. Нас рождают и выращивают для войны; каждый дракон стоит насмерть за свою гору, а все вместе мы должны защищать отечество.
— Я так понимаю, что когда Аллюстрия и Меровенс идут на вас войной, они обе терпят поражение?
Стегоман кивнул, не скрывая гордости.
— С тех пор как Гардишан дал нам Порядок, мы непобедимы.
— Погоди, Гардишан — это кто?
Стегоман был явно скандализован.
— Из какого же ты медвежьего угла сюда явился, что не слышал о Гардишане?
Мэт замялся.
— У меня нет простого объяснения. Будем считать, что я не изучат историю. Так кто это — Гардишан?
— Император, невежество! Первый император, который пришел восемь веков тому назад, чтобы объединить все эти христианские земли против сил Зла. С этой же целью он вступил в союз с нами и научил нас сражаться войском. Так мы наконец победили великанов.
Мэт раскрыл было рот.
— Помолчи, — буркнул дракон, — а то еще спросишь, кто такие великаны.
Мэт смущенно поежился.
Стегоман вздохнул, обвил хвостом лапы и сел поудобнее.
— Великаны пришли девять веков назад, когда пал великий Рэм. Рэм, к твоему сведению, это южный город, который сколотил империю из всех земель вокруг Срединного моря — пятнадцать веков назад, еще до пришествия Христа.
Итак, Рим здесь был, хотя и под именем Рэм. Вероятно, в их варианте битву выиграл именно Рэм, а не Ромул. Не в той ли точке их с Мэтом универсумы разошлись?
Но все же — Христос. Это имя осталось неизменным.
Почему бы и нет? Афины были в полном расцвете, когда Ромул и Рэм еще только сосали молоко волчицы. Греческий язык должен остаться в обоих универсумах, а Христос принадлежал греческому миру.
— Так, Рим, то есть Рэм, пал. Откуда же взялись великаны?
