— Правда, ребята, куда гнать? Успеем еще. Так хуже толку не будет. Запаримся и ничего не сделаем.
А Игнат, знай свое, машет и ничего не говорит. Мишка прошел еще немного и остановился, будто косу поточить. «Ага, — думаю, — один есть».
За Мишкой и средний остановился. А из-за него, который за ним шел, тоже стал. Только двое не сдались: первый, Игнат, и второй. Игнат, как нарочно, еще сильней замахал. Те трое, что остановились, подсмеивались над ним:
— Огонь, жилы полопаются.
— Гляди, портки сзади мокрые, вытекешь весь.
Второй не выдержал тоже.
Ладно — думаю, — хватит и четырех, живо обмолотят.
Пока эти четверо отдыхали, Игнат докончил свой ряд. Отдышался, вытер со лба пот и сказал: — Ну, шут с вами, так уж и быть, молотить вместе будем.
Первую делянку скосили, солнце еще совсем низко было. Игнат и другие парни, как только кончали свои ряды, помогали нам вязать. Когда все довязали, запрягли лошадей и стали накладывать возы. Мы с Мишкой сели и поехали, а остальные с крюками и граблями пошли за нами.
Под горой остановились. Я показал ребятам, где наша вторая делянка. Они остались на ней, а мы поехали дальше, на гумно.
Пока мы возили, ребята скосили уже больше половины второй делянки. Мы приехали, помогли им немного и опять стали возить. На этот раз, когда мы отвезли и приехали на последнюю делянку, все парни и мальчишки сидели в кругу на меже и варили обед на камушках. Мы отпрягли лошадей.
Игнат помешивал ложкой кашу в котелке. Один парень лег на спину и задрал ноги кверху. Полежал, полежал, да вдруг как крикнет, будто с перепугу:
— «Мы молодая гвар…»
И бросил.
— Не идет что-то. Ох, и животик подвело, братцы! Терпенья нет.
— Еще бы! Намахались вдосталь. Одного поту сколько вышло.
— А что, Игнат, если бы мы дома так? Ни за что бы пороху нехватило!
— Сравнял тоже! Тут ты по своей охоте, а там тебя заставляют.
Серега подполз ко мне и на ухо шепчет:
— Ну что, теперь видишь?
— Вижу… Серега, давай к ним в комсомол проситься.
— К ним нельзя. Это в пионеры надо.
Игнат снял кашу и так складно сказал:
— Помоги, господи, рабу твоему Игнатию побольше каши сожрати.
Мы все взяли ложки, подвинулись и начали есть.
Сложили последний воз. Ребята стали уходить с нашего гумна. Я сказал им «спасибо». Хотел еще сказать что-нибудь, да у меня ничего не вышло. Только уж когда они отошли далеко, я догнал их:
— Ребята, мы скоро козленка будем резать, приходите тогда к нам, ладно? Я позову вас.
— Ладно! Ты лучше скажи тетке Марье: пусть к тому воскресенью пирогов напечет — мы молотить придем!
И пошли дальше. Я скорей домой побежал, а то мамка, наверно, уж думала, что меня волки съели. Занес я дяде Пете грабли и совсем было направился домой, да вспомнил про Лаптевых.
«Надо, — думаю, — сказать им, пусть позлятся».
Они, когда я пришел, ужинали. Я поздоровался и сразу сказал:
— Дядя Микита, вы нам косить взялись?
— Ну, взялись, а что?
— А сколько вы за это хотите? Половину, да?
— Половину.
— Я несогласен так!
— Что? Ах ты, щенок!..
— И мамка несогласна. Мы вам ни одного снопа не дадим.
— Вон как! Ну, так скажи твоей мамке: мол, голод — не тетка. Небось, есть захочет, так придет, поклонится.
— А нам наплевать на вас, мы и без вас скосили! Что?!
Ой, что с ним тут сделалось! Аж затрясся весь. Кинулся было ко мне, а я нос ему наставил в две руки и — бежать…
Примечания
1
Балабон — колокольчик из тонкой меди. Привязывается одному из волов на шею, чтобы по звуку легко можно было их найти в лесу.
