Кинулись в село. Обошли все дворы — Васьки нигде не было. А больше уж и искать негде. Люди погоревали, погоревали и разошлись.
Вечером мать с Олей сидели у стола и плакали. Они не ругали Варю, ни слова ей не говорили. Они только вспоминали, какой Васька был умный да веселый, как он рано начал ползать и все понимать.
Варя взяла отцов, ремень и сказала:
— Мама, на́, побей меня. Это я во всем виновата.
Но мать не стала ее бить, она только еще сильнее заплакала. Тогда Варя залезла на печь и там просидела до полночи. Она то же плакала и сама себе говорила: «Если бы Васька нашелся, я бы никогда не отошла от него ни на шаг. Я бы целый день чистила картошку, убирала комнату, в кооперацию бегала, сбивала масло и кормила бы Ваську кашей, пасла гусей — все бы делала. И мама сказала бы, что я лучше всех детей на свете. Вот только бы он нашелся!»
На другой день во всем селе, в бригадах, на гумне только и говорили, как у Козловых пропал Васька. В избу к ним заходили женщины и девочки, Варины подруги. Женщины разговаривали с матерью, жалели ее, утешали. А девочки все время заставляли Варю шопотом рассказывать, как все было.
Варе уже надоело шептать, ей было очень неприятно. Но она нарочно заставляла себя рассказывать всю правду: как она не слушалась мать, как бросала Ваську и ничего не делала, как хотела пофорсить красным фартуком, даже — как вчера не смогла проплакать всю ночь, а только до половины.
Вечером мать сидела у открытого окна и молчала. В избе и на улице под окном было много женщин. Они пригорюнились и тоже молчали. В это время на улице затарахтела телега. В ней сидели старик и старуха — из чужого села. У старухи на руках был какой-то сверток. Старик остановил лошадь и спросил:
— Где тут у вас совет? Нам вот заявить надо. Мы младенца нашли брошенного.
— А где вы его нашли?
— Да вчера. Едем мимо болота вашего, смотрим — гуси топчут красное что-то. Потоптали немного — убежали и кусты. Мы подошли — в кочках мальчик сидит. Мы было взяли его в дети, да боимся, как бы не подумали, что мы его украли.
Мать выпрыгнула прямо в окно. Она подбежала к старухе, вырвала у нее сверток и крикнула на всю улицу:
— Васенька, Вася!
Развернула — Васька смеется, будто ничего не было.
Талант
Мы катались на салазках с горы. Алёнка все время садилась с одним Васькой Дуниным, а со мной не хотела. Тогда я взял и вывалил Ваську в снег. Он вылез, отряхнулся — я его еще раз, потом еще. Он заплакал и ушел домой. Алёнка тоже пошла домой. Я догнал ее, говорю:
— Алёнка, пойдем еще покатаемся. Не все равно тебе, с кем? Вот увидишь: дальше Васьки будем скатываться. И не упадешь со мной. Я получше править умею.
— Не хочу я! Вася уже в школу ходит, потом у него отец бригадир, он ему велосипед купит.
Я хотел пугнуть ее, чтобы она не форсила, но тут из-за угла вышла Анна Федоровна, учительница из нашей школы. Подошла ко мне, спрашивает:
— Про тебя рассказывают, что ты первый озорник на весь конец. Правда это?
— Кто это сказывал тебе? Брешут они. Ты видала, чтобы я озоровал? Не видала, так и не говори.
— Ага, попался! Вот возьму да в совет тебя отведу.
— Ну и веди. Думаешь, забоюсь? Я тебе ничего не сделал.
— Ого, какой ты смелый! Вот такого мне и надо. Ты хочет играть на сцене?
— На какой это сцене?
— Ты разве не видал? В школе у нас подмостки такие сделаны, а перед ними — скамейки. На скамейках народ сидит, смотрит, а на подмостках артисты играют.
— Да не играют вовсе! Представляют — я видел на ярмарке.
— Ну, представляют, все равно. Так как же ты: хочешь или не хочешь?
— А зачем ты из школы не взяла, больших?
— Большой есть один. А еще надо маленького. Вот такого, как ты: смелого, чтобы не испугался.
— Ну, тогда ладно. Я смелый. Я ничего не боюсь.
Когда Анна Федоровна отошла, Алёнка стала подлизываться ко мне:
— Гриша, пойдем коли, покатаемся.
Я снял сапог, как будто мусор высыпать из него, наступил голой ногой прямо на снег и сказал:
— Холодно очень. У тебя слюни замерзнут. Ты лучше домой иди, с Васечкой своим.
И пошел от нее.
Я думал: сразу соберется народ, мы выйдем и будем представлять, как на ярмарке. А там, оказывается, сперва приготовиться надо. Мы восемь вечеров ходили на эти репетиции.
У меня хорошо шло, лучше всех. Там другой мальчишка был — большой-то, про него еще Анна Федоровна говорила, Это оказался Мишка Дунин, Васькин брат. Он все делал не так: то вперед забежит, а то совсем ничего сказать не может. Анна Федоровна велела ему на меня смотреть, учиться у меня.
Про наши репетиции все узнали. Мальчишки и девчата тоже стали ходить в школу каждый вечер. Анна Федоровна не пускала их, чтобы не мешали. Тогда они налеплялись на окна и заглядывали в них. На улице — холод, стужа, а им ничего.
Кончится репетиция — они провожают меня до самого дома, Алёнка старается поближе итти, заговаривает, а я даже посмотрю на нее. Только нарочно про Мишку рассказываю:
— Опять он не так делал. Как пенёк — ничего не понимает. Анна Федоровна говорит: «Если бы знала, какой он, другого бы взяла». Я уж показывал ему, как надо, да он не умеет.
Перед Новым годом по селу бумажки расклеили про наше представление:
Дальше были фамилии написаны, кто представляет, и в самой середине моя — Григорий Тимофеев. В конце — сколько надо платить за вход: пятьдесят копеек.
В этот вечер, когда мы шли с репетиции, ребята уговорились, чтобы каждый выпросил у отца полтинник. Алёнка сказала мне потихоньку:
— Гриша, я уже выпросила, вот они, в кармане. Хочешь, покажу?
— Ступай Васеньке своему покажи.
— Гриша, я с ним больше не буду играть. Он такой же, как их Мишка, — пенёк.
— А я еще в школу не хожу. И отец у меня не бригадир. Потом у меня на рубахе заплатка. Не веришь — могу показать. Разве с таким можно водиться? Я бы ни за что не стал.
Она видит, я смеюсь над ней, — осерчала:
— Никто и не хочет водиться с тобой. Кому ты нужен! Вася еще получше тебя. Ему отец новый велосипед купит. А тебе кукиш с маслом! Что?! Я и смотреть на тебя не пойду. Я лучше конфет на полтинник куплю.
На Новый год репетиция была днем. Кончилась — уже темнеть стало. Народ начал сходиться на спектакль. Возле школы собрались девчата и мальчишки со всего села.
Я два раза выбегал смотреть Алёнку. Ее не было. Уже сцену приготовили, а ее все нет. Стали намазывать артистам лица и одевать по-другому. Я в последний раз выбег, всех девчат переглядел — нет Алёнки. Хоть плачь. Тогда я послал за ней Митьку:
