надо и еду подать, и обстановка чтобы была соответствующая, и новые тебе дома, и платье, ну и прочие всякие всякости.
— Стало быть, у вас тут развелось множество торговцев и купцов?
— Да, и они все так богатеют на торговле, ну а их женушки, конечное дело, больше любят по лавкам мотаться, нежели заниматься домашними трудами. Нет, девушек у нас тут много, которые могут прибираться да белье чинить, но еще больше их приходит каждый день. Крестьянкам тоже подавай теперь веселое житье, ну многие находят себе и такое житье, да только не там бы, где надо.
— Верно, — кивнул Мэт. — Дворяне желают, чтобы их развлекали, точно? А приличных заведений в городе немного?
— Как же! — возмутилась женщина. — Предостаточно, молодой человек! На каждом углу — по менестрелю, на каждом бульваре — по театру, вот только постановки у них поганые идут, вот что я тебе скажу, там на сцене такое, что скорее в борделе увидишь, а не в театре, вот как!
— Ясно, — уныло проговорил Мэт. — А сутенеры быстро понимают, что театр — отличное место для рекламы, как на сцене, так и вне ее. А кто-нибудь пытается их выдворить?
— Ага, пытаются. — Матрона снисходительно улыбнулась. — Кому это когда удалось-то?
— Ну, вот в нашей стране удалось, — возразил Мэт. — Но на это ушло лет сто. Ну а насчет музыки — чтобы, скажем, собралось с десяток музыкантов и сыграли вместе концерт? Тут особо сутенерам не разгуляться!
— О, в больших залах у нас по вечерам играют целые оркестры. И на постоялых дворах, и на полях для фехтования. Для простого люда — в тавернах играют, а для благородных — во дворцах.
— Но новеньким, кто только что в город прибыл, вы туда на работу поступать не советуете?
Матрона скорчила рожу.
— Ой, ну это же не для девушек! Вы же слыхали, что я про театры вам сказала? Ну а танцоры и танцорши — те же актеры и актрисы. Музыка, это конечно, дело другое, только ведь тогда надо ой как хорошо выучиться играть или петь — ну, это тебе виднее.
— Да, я на лютне играть учился несколько лет, — подтвердил Мэт.
Нужно же ему было чем-то заняться, покуда он ждал, когда Алисанда назначит день их свадьбы.
— К тому же танцорам и музыкантам платят маловато, — добавила матрона. — Но все же жить можно, я думаю.
— Да, если больше нечем заняться — Мэт нахмурился. — Но если пьесы и танцы действительно плохи, наверное, им должно быть очень противно играть и плясать.
— Горький у них хлеб, вот что я скажу, очень даже горький. — Матрона покачала головой. Чувствовалось, что она сердится. — Вот ко мне некоторые приходили наниматься на работу, пожевав такого хлеба, они и жаловались. Они мне как говорили-то: что будто бы в театрах есть актеры или актрисы такие, какие ни за какие коврижки из театров этих не уйдут, так они, стало быть, этому делу преданы. Но вот одна женщина у меня работает, бывшая актриса, так она говорит, что такие — это уж точно чокнутые, не иначе. Бывает, они сорвутся и начинают вопить: какие, дескать, тупицы ходят по театрам, не могут, дескать, таланта ихнего оценить. А бывает, проклинают свою несчастную долю и нищету, жалуются, что у них души опустели — во как.
— Да, и мне встречались такие актеры, — кивнул Мэт. — Хотя большей частью из моих знакомцев так разговаривали художники и поэты. — О том, что когда-то и он считал себя одним из них, Мэт упоминать не стал. — Это бывает с ними, когда они вдруг чувствуют, что в собственной культуре им питаться нечем.
Матрона нахмурила брови и непонимающе уставилась на Мэта.
— Ну, это ты, молодой человек, загнул — ничего не поняла. Может, ты и прав. А мне-то бы только крышу дать над головой всем тем бедолагам, кому такая жизнь не по душе.
— Но вы же не можете! — сочувственно проговорил Мэт. — Девушек слишком много, работы на всех не хватит, и тогда вы перестанете получать прибыль.
— Прибыль? Это еще что такое? — недовольно проворчала женщина. — Мы себе на жизнь зарабатываем, и они тоже.
Мнение Мэта о распорядительнице сразу значительно ухудшилось.
— Значит, вы принимаете пожертвования?
— Пожертвования? — прищурилась женщина. — Это что же, чтоб нам деньги дарили? Зачем же?
— Чтобы помочь большему числу девушек.
И Мэт извлек из кошелька золотой и вложил его в руку матроны.
Она уставилась сначала на золотой, потом на Мэта и немного растерялась.
— Спасибо тебе, молодой человек, но я твою монету отложу пока. Зайди через неделю, вдруг она тебе снова понадобится.
Мэт кивнул:
— Очень мило с вашей стороны. Но не думаю, чтобы она мне понадобилась.
— Все равно отложу, — упрямо мотнула головой матрона. — Но тебе спасибо — сердце у тебя на месте.
— Благодарю. — Мэт сардонически усмехнулся. — Как и вам, мне бы хотелось сделать больше. — Обернувшись к Паскалю и Фламинии, Мэт сказал: — Пора по пиву, братцы.
— Это что значит?
— Это значит, что пора найти любое местечко, где подают пиво и вино людям, у которых денег больше, чем мозгов. — Прежде чем уйти, Мэт обернулся к матроне. — Спасибо вам, сударыня, и спокойной ночи.
Женщина проводила их взглядом, тревожно выгнула бровь и покачала головой.
Вид у Паскаля и у Фламинии был растерянный.
— А в этом городе больше дурного, чем я думал, — признался парень.
Мэт пожал плечами.
— А чего же ты ждал, если этот город столько лет был столицей Зла? Интересно, она назвала Бонкорро добрым королем, но если это и так, он все равно за несколько лет не успел переделать город целиком и полностью.
— А судя по тому, что я слыхала, — добавила Фламиния, — он вовсе не предан Добру. Все дело в том, что он не служит Злу, и все.
— Но при его правлении многое произошло! — возмутился Паскаль. — Много разного! И хорошего, но и плохого тоже. Это при нем дворяне повалили в столицу и стали тут питаться невинными жертвами — несчастными крестьянами.
— Это одна сторона медали, верно, — нахмурясь, проговорил Мэт. — И пока что старания Бонкорро привить своим подданным мировую культуру при том, что им не прививаются никакие моральные ценности, привели только к еще большим страданиям и эксплуатации несчастных и слабых, но, с другой стороны, никто не голодает и не остается без крыши над головой.
— Я видел много нищих, — возразил Паскаль.
— Однако голодающими их назвать все же нельзя, — возразила ему Фламиния.
Мэт кивнул.
— И потом, на улицах нет трупов, хотя, может быть, это днем. Нет, прежде чем я что-то решу про этого короля, я должен с ним встретиться и поговорить с глазу на глаз.
— Встретиться с королем? — глянула на Мэта испуганными глазами Фламиния. — Ты шутишь!
— Шутит, конечно, — согласился с ней Паскаль. — Ведь повидаться с королем — оно, конечно, интересно, спору нет, но и очень опасно!
— Нет, я вполне серьезно хочу с ним повидаться, — решительно заявил Мэт.
— А я нет, — отрубила Фламиния.
— А придется, — проговорил чей-то голос в самое ухо Мэта.
И только он собрался обернуться и посмотреть, кто это сказал, как на голову его обрушился тяжеленный удар, Мэт почувствовал дикую боль в макушке. Он падал и все же пытался остаться в сознании, но только и успел, что увидеть Паскаля, который бился в лапах у какого-то верзилы, в то время как второй размахнулся дубиной, да еще услышал, как кричит Фламиния, к которой подошли еще двое мужчин. Мэт разглядел на них форму, и его объял непроглядный мрак.
