Курорт

предполагала.

Больше всего Генри досаждала мышечная боль, особенно в пояснице и между плеч. Он попытался опуститься на корточки, но колени сразу уперлись в дверь. А тут еще дал о себе знать мочевой пузырь, наполнившийся после утреннего сока, воды и кофе. Он мог бы помочиться не сходя с места, через трусы и брюки. Возможно, именно этого от него и ждали. Или терпеть до конца. Ему могли назначить и более долгий срок, думал Генри. Что остается людям, которых держат здесь день или два? Только ходить под себя.

Сколько уже прошло времени? Минуты ползли как улитка. Если бы каждый человек Земли простоял четыре часа в крошечном шкафчике, что бы это изменило? Ничего. Братья по боли? Помнят общее наслаждение. Разделенную боль забывают. Генри вновь начал считать… сто один… сто два… сто три… надо хоть как-то мерить крадущиеся секунды.

Из какого-то шкафчика донесся дикий крик. Что прокричал этот человек? Кажется, какое-то слово. Пощадите! А если он начнет кричать: «Выпустите меня отсюда»? И убедит остальных присоединиться к нему? Тут в голове мелькнула новая мысль. Может, тут никого нет. И он слышит лишь запись с магнитофонной ленты? Нет, зря он тешит себя надеждой. Уж веснушчатого заперли наверняка. И мужчина из шкафчика справа предложил ему замолчать. Если б знать, как зовут веснушчатого, стоило его позвать, чтобы наладить контакт. Храбрый парень.

Ничего не помогало. Счет, мысли, планы не позволяли забыть о насущной физиологической надобности, гласе мочевого пузыря. Он уже смирился с тем, что придется сдаться, когда услышал приближающиеся шаги, шебуршание у дверцы его шкафчика, и через мгновение она распахнулась.

— Привет.

Генри вгляделся в лицо Клита, совсем молодого человека, можно сказать, юноши. «Привет», как будто ничего не произошло.

— Ровно четыре часа, — продолжил тот. — Кажется дольше, не так ли?

Генри осторожно шагнул вперед, опасаясь, что потеряет сознание от боли, если выпрямится. Но ему это удалось. Ничего, Маргарет помассирует спину, и все пройдет.

— Где моя жена?

— На ленче.

Клит повел его к выходу.

— Кто сейчас следит за ней?

— Не смешите меня, мистер Браун. Неужели вы думаете, что она убежит, когда вы под замком? Кроме того, я заметил, что ей нравится здешняя еда.

— Все эти крики. Это не магнитофонная запись?

Клит рассмеялся.

— Ну и воображение у вас, мистер Браун. Магнитофонная запись! А как, по-вашему, мы смогли записать этот запах?

— Мне надо в туалет.

— Мы идем в ваш номер. Если вам невтерпеж, можете облегчиться прямо здесь, — он указал на ближайшую стену.

Генри удивленно взглянул на него.

— Никто не видит, — Клит ухмыльнулся. — Кроме меня.

Генри подошел к стене, расстегнул молнию. И, наконец, испытал безмерное облегчение. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он смог застегнуть штаны.

— Эй, хотите я вам кое-что покажу, — Клит достал свой член. — Видите, вам, евреям, не удалось ввести в этой стране поголовное обрезание.[13] Мой отец необрезанный, и я тоже.

Генри менее всего хотелось обсуждать с Клитом целесообразность обрезания.

— Могу я увидеться с моей женой?

— После ванны. Я приготовил вам сюрприз.

В номере Клит указал Генри на небольшое вихревое устройство, установленное на стенке ванны.

— Включите горячую воду.

Когда ванна наполнилась на три четверти, Генри разделся и под пристальным взглядом Клита осторожно ступил в воду. Только бы не поскользнуться, думал он. За четыре часа он разочаровался в своем теле. Он занимался спортом, следил за здоровьем, но попал в экстремальную ситуацию и теперь чувствовал себя совершенно разбитым.

Клит уже хотел вставить вилку в розетку под зеркалом, когда Генри остановил его криком: «Подождите!»

— Что такое?

— Меня убьет током.

— Не болтайте ерунды, — Клит вставил вилку. — Зачем мне это нужно?

У приборчика забурлила вода. Генри опустился в ванну, над поверхностью осталась только его голова. Спинные мышцы горели огнем.

— Несколько минут, и вы почувствуете себя другим человеком, — продолжал Клит. — Горячая вода оказывает магическое действие. Практически все, кого вы видели в ресторане, провели в шкафчике не меньше часа и знают, что такое мышечная боль. Тот, кто умеет себя вести, не попадает туда повторно. Понятно?

Генри надел чистое белье и рубашку. Почему Клит пристально разглядывал меня, пока я одевался, думал он. Может, он гомосексуалист? Непохоже. Или давал мне понять, что я для него не более, чем вещь?

— Теперь я могу присоединиться к моей жене?

— С одним условием.

— Я слушаю.

— Ну почему так печально. Я не потребую от вас невозможного. Просто я хочу, чтобы вы не рассказывали ей о шкафчиках. Если она в чем-то провинится, наш метод наказания должен оказаться для нее сюрпризом.

Я обязан предупредить ее, думал Генри. Нет, Клит хочет, чтобы я предупредил ее. Это будет новое нарушение. Она сможет стоять в полный рост. Ей будет легче.

— Договорились? — спросил Клит.

Генри кивнул. На сегодня, да. Потому что уже вечером они попытаются вырваться отсюда.

Увидев вошедшего в зал Генри, Маргарет поднялась из-за столика, чтобы пойти ему навстречу, но официантка что-то ей шепнула, и она опустилась на стул.

— Как ты? — спросила она, но в ее глазах стоял другой вопрос: «Что они с тобой делали?»

Генри искоса взглянул на Клита, севшего рядом с Маргарет.

— Нормально, — коротко ответил он, надеясь, что его тон удержит жену от дальнейших расспросов в присутствии их тюремщика.

Маргарет уже поела. Генри принесли тушеную рыбу с овощами. Съел он самую малость. И со словами: «Нет аппетита», — откинулся на спинку стула.

— Так посидите, пока я доем, — улыбнулся Клит.

— Я могу поспать после ленча? — спросил Генри какое-то время спустя.

— Да, конечно, — кивнул Клит. — Никаких проблем. А почему бы вам не прилечь вдвоем?

С чего он это предлагает, подумал Генри, чтобы наблюдать за нами по монитору?

Клит поковырял зубочисткой в передних зубах.

— Скажу вам откровенно, мы не запрещаем еврейским парам заниматься сексом у себя в номере, но вам делать этого не следует. Понятно?

— Нет, — ответила Маргарет.

— Вы не еврейка, не так ли?