— Знаете что, доктор Шейн…
— Сеф.
— Доктор Шёйн, иногда вы такое же дерьмо, как и все здесь!
— Ну что ж, огромное тебе спасибо. — Он ухмыльнулся. — На твоем месте я бы побеспокоился о том, чтобы это дерьмо было твоим.
Логан решил не говорить коллегам о стычке с Шейном. Какой смысл? Не возникнет ли угроза стабильности команды, в ней и так уже есть трещины?
Во всяком случае, убедил он себя, этот старший коллега уж слишком раздул свои сомнения насчет соединения Q. А может быть, утрирование и есть суть стиля Шейна? Но куда он денется от правды — Шейн публично поддержал протокол, и его коллеги не дадут ему про это забыть, даже если бы он сам захотел.
Но почему он должен захотеть? Еще рано, и на лекарстве, как считал сам Логан, никак нельзя ставить крест.
Он вдруг подумал, а не опускается ли он сам до уровня подозрений, ощущений, склок… И все это ему навязывает наставник, чье поведение вообще непредсказуемо, как самого нестойкого лекарства. Неужели так всегда в среде великих? Работать в состоянии хронической незащищенности, постоянно опасаясь удара в спину?
Он понимал, что не может скрыть нарастающее волнение хотя бы от Сабрины, только надеялся, что она отнесет его за счет повседневных нагрузок или усталости, а может, затянувшейся реакции на случай с Новик. В конце концов, у нее своих проблем хватало. Ответственность почти за половину пациентов, внезапно свалившаяся на нее, не оставляла времени на размышления о постороннем.
Сабрина не задавала вопросов, но она чувствовала, что происходит что-то не то. Она заметила явное нежелание Логана — а может, даже неспособность — довериться ей. Их отношения, и личные, и профессиональные, всегда строились на полном доверии. Они — две сильные личности от Бога, разные, но друг друга дополнявшие. И у каждого было то, что один мог доверить другому. Это и делало их союз одновременно и драгоценным, и хрупким. А теперь ей казалось, равновесие находится на грани риска.
— Слушай, Логан, — предложила она ему днем в среду, — может, на этот уик-энд уедем куда-нибудь? Никаких соединений Q. Просто Сабрина и Дэн.
— Я тебе как-то уже говорил, как ты здорово умеешь фантазировать. Но я дежурю в воскресенье.
— Я знаю. И я подумала, что мы могли бы уехать в пятницу, а вернуться в воскресенье. Получится почти два дня.
— Куда?
— А ты знаешь Куперстаун? Деревня возле Олбани. Там музей бейсбола.
Он улыбнулся.
— Да, Сабрина. Он называется «Зал славы».
Дэн помолчал. После беспокойных зимних месяцев так хотелось весны. И оказаться с Сабриной за пределами института, наедине, это же по-настоящему революционная мысль!
— Давай так и сделаем.
От одного вида деревни Логану стало легко. Она расположилась на берегу озера. Это не традиционный туристический центр для жаждущих посмотреть поселение девятнадцатого века, и потому здесь тихо, спокойно. В первое утро после обязательного посещения музея бейсбола они молча шли рука об руку вдоль широкой, обсаженной деревьями улицы, разглядывая пряничные домики, вдыхая весеннюю свежесть.
— А я приезжал сюда давным-давно, — произнес Логан. — Но забыл, что здесь так красиво.
Сабрина изумленно посмотрела на него.
— Ты был здесь? А почему не сказал до сих пор?
— А я и сам не знаю. — Он беспомощно пожал плечами, как маленький мальчик, что ему очень шло. — Это было так давно, мы ездили всей семьей. И было неинтересно.
— Почему?
Фраза прозвучала не как вопрос, а как настоятельное требование ответа.
— Мать и сестра не хотели ехать. Они даже не пошли в музей со мной и отцом.
Она покачала головой.
— Это трудно понять. Там ведь так интересно.
— А мой отец… Помнишь таблички с именами великих игроков? Он почти все время продержал меня возле них, мучая вопросами, как на экзамене, — когда родился, каких успехов достиг. Отец проверял меня. А мне было лет восемь.
— А сейчас интереснее?
— Я бы сказал, да.
Она взяла его руку, и они молча пошли дальше.
— Расскажи мне побольше о твоем отце, Логан.
Он покачал головой.
— Сабрина, кое-что тяжело обсуждать. Понимаешь? Даже с тобой.
— Когда он звонит, что он говорит?
Несколько раз девушка замечала, как после разговора с отцом по телефону Дэн возвращался в комнату поникший.
— Да не знаю. Дело не в словах. В отношении. Все высмеивается, все принижается.
— Правда? — Она невольно улыбнулась. — На кого-то очень похоже.
Сощурившись, он посмотрел на нее. И вдруг до него дошло.
— Сеф Шейн. — Но тут же покачал головой. — Нет, не притворяйся психиатром-любителем.
— А я и не притворяюсь. Я просто слушаю тебя.
Он натянуто улыбнулся.
— Во всяком случае, было бы трусостью обвинять отца в своих собственных проблемах. Могу держать пари, что Стиллман и Ларсен делают то же самое.
— Нет. Такие люди даже не позволяют себе думать о подобном. Но в общем-то да. Их не особенно любят здесь. Совершенно очевидно, их недолюбливали в детстве. Иначе почему им без конца хочется слушать о том, каюте они великие. А все потому, что нутром они чуют цену своему величию.
— Я уверен, ты права. — Логан глубоко вздохнул, размышляя, как ее наблюдения проецируются на него.
Она сжала его руку.
— Но тут большая разница — у тебя хорошее сердце.
— Ты так думаешь?
— Прекрасная душа. Я знаю. — Она помолчала. — Может, ты это унаследовал от отца? Ты никогда об этом не думал?
