Вдруг его охватила паника, вытеснившая боль. Может быть, именно от этого у него появилось чувство тревоги? И успокаивающее лекарство подействовало как спусковой механизм? Или это снова мысли сумасшедшего? В голове все завертелось, он почувствовал, как теряет сознание. Надо добраться до больницы, чтобы выкачали всю дрянь. Опершись о кровать, он заставил себя встать на четвереньки, это отняло последние силы. Потом наплывающая чернота поглотила его.
Когда Логан проснулся, в комнате было еще темно. Часы на столике показывали три часа двадцать три минуты. Осторожно пошевелил рукой, головой. Сел. Потом медленно встал с кровати, ботинки были на нем, и направился в кухню. Там стоял запах гари — проклятая кастрюлька, наверное, дотла сгорела. Но, прежде чем он сделал пять шагов, ужас снова навалился на него. Такая сильная физическая травма навсегда оставляет последствия. Ну, по крайней мере, одурманенность или потерю ориентации. А он ничего не ощущал, кроме острых приступов голода, и чувствовал себя прекрасно. Лучше, чем все последние месяцы. Ну прямо как атлет в прекрасной форме.
И это пугало еще больше. Он всегда относился к своему телу, как к чему-то само собой разумеющемуся, но и оно, казалось, вне его контроля, словно отделилось от него.
Возникшая мысль не исчезала: это было только предупреждение.
Логан ничего не сказал Пересу. Зная, что его друг подозревает у него своего рода маниакальность в отношении института рака, Логан предпочел и не думать, как тот отнесется к его внезапному решению — отправиться в Вашингтон.
Взяв машину на стоянке на Одиннадцатой авеню, где он парковал ее, Логан спускался в Линкольн- туннель, когда всходило солнце. Летя на скорости 75 миль в час большую часть пути, он остановился только раз, чтобы заправиться, и поэтому доехал до пригорода Вашингтона меньше чем за четыре с половиной часа. Он поставил машину перед зданием Федеральной комиссии связи как раз в начале одиннадцатого.
Но слишком поздно. Тротуары, еще несколько минут назад забитые правительственными чиновниками, уже успевшими спрятаться в свои похожие на коробки невзрачные административные здания, были почти пустынными.
Логан завернул за угол и направился прямо к Пенсильвания-авеню, в Национальный архив. Ему нужен был том, где записаны все прибывшие из Европы в Нью-Йорк в 1890–1940 годах. За день до этого в библиотеке Нью-Йорка он с удивлением узнал, что это можно найти только здесь.
— Вас интересует что-то конкретное? — спросил молодой человек, протягивая ему толстый том.
— В общем-то, одно имя. Но я не знаю ни дату, ни точный год.
Молодой человек напряженно улыбнулся.
— Тогда, надеюсь, вы располагаете временем.
Поскольку в томе были данные только о прибытии и отправлении, а списки индивидуальных пассажиров можно было посмотреть на микрофильме, Логану оставалось надеяться на удачу. Евреи- беженцы уезжали из Германии через Гамбург, главный порт страны. Возможно, также, они покинули страну между январем 1933 года, когда Гитлер сделался немецким канцлером, и концом 1938-го. И, хотя несколько компаний обеспечивали связь между севером Германии и Нью-Йорком, Логан решил сосредоточиться на наиболее известной линии — Гамбург-Америка.
На ней одновременно работали три парохода — «Потсдам», «Бремен» и «Любек». И каждый из них за год раз пятнадцать ходил туда и обратно. Том почти рассыпался. Но еще хуже вышло с микрофильмом — на каждой странице помешался список из полутора тысяч имен, и не по алфавиту. Утомительно читать колонки фамилий час за часом. Отдельные личности, целые семьи — тысячи, десятки тысяч почти не отличимых друг от друга имен.
Он начал с «Бремена». Заметив, что несколько раз отвлекся — глаза смотрели, а ум не включался, — он заставлял себя начать список сначала. Он не мог позволить себе пропустить хотя бы одно имя.
Просидев все утро, Логан ничего не нашел. Самое близкое имя к искомому, он его аккуратно выписал, было Пфальцштайн, Эрнст.
К середине дня Логан уже перешел к «Потсдаму». И добрался до августа 1934 года, когда сделал вторую пометку, имя Форсшайм показалось ему похожим, Леопольд. А сразу за ним — Форсшайм Хильда и Форсшайм Грета. Целый клан Форсшаймов, как он понял.
Через час с дурной от усталости головой Дэн позвонил в лабораторию.
— Ты в Вашингтоне? — воскликнул Перес. — Какого черта?
— Слушай, сделай одолжение. У тебя под рукой телефонная книга?
— Старик, Боже мой, и ты ради этого туда поперся?
— Я просто хочу проверить на тебе пару имен. Найди букву П. Пфальцштайн.
— Что?
Он продиктовал по буквам.
До Логана донеслось шуршание страниц.
— Ничего. Знаешь, надо было тебя запереть.
— А как насчет Форсшайм? На Ф?
Тот вздохнул.
— Есть одно.
— И где?
— Да тут, по-соседству. Вашингтон-Хейтс, 802, Запад, 190-я улица.
Логан записал.
— Хорошо, спасибо.
— Будешь искать?
— Думаю, да. Я позвоню, когда вернусь домой.
Была уже половина пятого. Логан вышел из здания и взял такси. Он не мог упустить шанс снова встретиться с ней.
Водитель подвез его к станции метро Фогги Боттом, на 23-й улице, и завернул за ближайший угол. С этого места ему было хорошо видно всех, шедших к станции из здания, где работала Эми.
Он ждал минут десять, как вдруг увидел ее. Она шла быстро и, как он и надеялся, была одна. Он медленно двинулся ей навстречу.
— Эми, — окликнул он ее, притворившись, что наткнулся на нее случайно.
Она испуганно улыбнулась.
— Привет. — Потом узнала, и, к его удивлению, ее улыбка стала искренней. — Я чувствовала, что ты появишься.
Взяв его под руку, она быстро пошла за угол.
— Куда мы?
— Я пытаюсь сообразить, где бы нам поговорить.
— А мне казалось, ты не хотела.
— Ты меня застал в плохом состоянии и дома. — Она оглянулась через плечо.
— Ты думаешь, за тобой следят?
— Не знаю. Может, нам надо просто подальше отойти. — Она неловко рассмеялась. — Я не очень-то большой специалист в этом деле.
— Эми, а что случилось с Джоном?
Она промолчала и ускорила шаг, повернув налево на 82-ю улицу, а потом, выйдя на 22-ю улицу, быстро оглянулась.
— А что тебе Атлас сказал?
— Что его нашли в кабинете и что он принял таблетки.
— То же самое и мне.
— И ты веришь?
— Пожалуй, нет. — Глубокая боль стояла в ее глазах. — Дэн, ты же знал Джонни. Разве он способен
