— Похлопочу. Завтра все скажу.
— Эх, не догадался я деньги с тебя вперед взять!
— Да не бойся, не обману.
Джим пошел к яблоням. Не успел он ступить на лестницу, сверху раздался голос:
— Осторожно, она вот-вот развалится!
Наверху Джим увидел Дана. Тот узнал его.
— Это никак наш левачок!
Джим осторожно полез вверх. Ступеньки и впрямь едва держались.
— Как делишки. Дан? — спросил он, повесив ведро на сук.
— Лучше некуда! Только чувствую себя неважнецки. Наелся холодной фасоли на ночь — точно камней в желудок накидал.
— Да, тебе б горячего на ужин.
— Устал так, что и костра не разжечь. Да, годы, ви дать, свое берут. Сегодня утром замерз, даже вставать не хотелось.
— Тебе б в богадельню податься.
— Уж и не знаю. Сейчас все только о забастовке и говорят, ох, быть беде. А у меня сил никаких. Хватит мне бед. Куда податься, если бастовать начнут?
— Идти с ними. Идти во главе. — Джим попытался сыграть на гордости старика. — Ты — ветеран, тебе — почет и уважение. Возглавил бы пикеты.
— А что, я б не спасовал, — Дан вытер нос рукой, стряхнул с пальцев. — Только мне неохота. К вечеру по холодает. Эх, супу бы на ужин, да погорячее, чтоб обжигал — да с мясом, да с гренками. В суп окунешь — объеденье! А еще я люблю яйца в мешочек. Приеду, бывало, из леса в город при деньгах, конечно, закажу сразу штук шесть, да чтоб в молоке сварили, а потом я их на гренки намазывал. Бывало, и по восемь штук за раз съедал. Лесорубам-то я хорошо зарабатывал. Да и двадцать штук умял бы. Маслом бы гренки намазал да перчиком присыпал.
— А я думал, тебе вкрутую больше по вкусу. Вчера-то ох, как круто разговаривал. И на работе крутился.
В глазах старика затеплилось воспоминание.
— Да я и сейчас за пояс заткну этих болтунов паршивых — И он резко потянулся за яблоками, пошарил над головой. Другой, большой и костлявой рукой он уцепился за ветку.
Джим с улыбкой следил за ним.
— Смотри, отец, что-то ты разговорился!
— Не бойся! Ты попробуй меня обскакать! Какой нам смысл скачки устраивать? Кто 6 ни при шел первым, в выигрыше только хозяин. — Старик высыпал яблоки в ведро. — Вы, сосунки, еще и работать-то толком не умеете. Вам еще учиться да учиться! А вы, как молодые жеребцы, к кормушке тянетесь, все вам мало. И, знай себе, ржете. Тошно смотреть.
— Ведро у Дана наполнилось с верхом, старик поднял его, несколько крупных яблок, ударившись о ветви, упали на землю.
— Ну-ка, прочь с дороги, сосунок, — крикнул он. — С лестницы сойди, чучело гороховое!
— Ладно. Только не очень-то спеши. Суета до добра не доводит. Джим перебрался с верхушки лестницы на толстую ветвь, повесил ведро и начал рвать яблоки. Вдруг внизу раздался треск, и что-то глухо стукнуло оземь. Джим взглянул вниз, под деревом на спине лежал Дан. В открытых глазах — оторопь. Лицо сделалось синевато-серым, на щеках резко обозначилась седая щетина. Рядом валялись две сломанные ступеньки от лестницы.
— Да, летел ты красиво! Не ушибся, отец?
Но старик не двигался. В глазах застыл недоуменный вопрос. Вот шевельнулись губы, старик облизнул их.
Джим соскочил вниз, склонился над упавшим.
— Что зашиб, отец?
Дан с натугой проговорил:
— Не знаю. Шевельнуться не могу. Наверное, ногу сломал, но пока не болит. К ним уже сбегались люди. Один за другим спрыгивали они с деревьев и спешили к месту происшествия. Учетчик тоже оставил свой пост у кучи ящиков и трусцой побежал к Джиму со стариком. Люди столпились вокруг.
— Больно ударился?
— Как это случилось?
— Что, ногу сломал?
— Да куда старику по деревьям лазать!
Сборщики все теснее и теснее обступали старика. Джим услышал голос учетчика. — Пропустите! Вокруг были и бесстрастные, и хмурые, и беспечные лица.
— Да отойдите же, не напирайте! — крикнул Джим. Толпа чуть подалась назад. Сзади заворчали. Кто-то крикнул
— Посмотрите-ка. Ну и лестница!
Все разом повернули головы, уставясь на расщепленные, сломанные ступеньки.
— Только взгляните, на каких лестницах нас заставляют работать!
Люди все набегали. Джим поднялся, попытался руками оттолкнуть передних.
— Да отойдите же! Затопчете!
Дан закрыл глаза. Лицо застыло и побелело — никак не мог оправиться от шока. А припоздавшие тоже начали кричать про лестницу, толпа все больше и больше полнилась гневом. Глаза зажигались яростью. И через минуту гнев выплеснулся на учетчика. Он никак не мог добраться до старика и все повторял
— Пропустите!
Вдруг кто-то визгливо, истерично вскрикнул.
— А тебе здесь делать нечего, сукин сын!
И тут же в толпе завязалась потасовка.
— Не лезь, Джо.
— Да держите вы его!
— Убьет ведь!
— За ноги, за ноги хватай!
— А ты, мистер, катись-ка отсюда подобру-поздорову!
Джим выпрямился и снова попросил:
— Расступитесь, ребята. Надо же беднягу отсюда унести.
В толпе сразу встрепенулись, будто пробудились ото сна. Люди подались назад.
— Нужны две длинные палки и два пальто, тогда б мы сделали носилки. Так, просовывайте палки в рукава, застегивайте. Осторожнее! По-моему, у старика нога сломана, Джим снова посмотрел на застывшее бледное лицо. — Он, видно, сознание потерял. Осторожнее, осторожнее!
Дана подняли на самодельные носилки.
— Вот вы двое несите, а вы дорогу прокладывайте, распорядился он.
Вокруг собралось уже более ста человек. Вот носилки вынесли из окружения. Стоявшие с краю косились на сломанную лестницу, без конца повторяли:
— Надо ж, какое гнилье подсовывают!
Рядом с Джимом стоял, тупо засмотревшись на яблоню, парень.
— А что с учетчиком? — спросил его Джим.
— Чего? Да Джо Тейг его помял малость. Чуть вообще не прибил. Ребята не дали. Уж больно Джо разошелся.
— Хорошо, что до смерти не забил.
За носилками сейчас шла уже целая процессия, со всех концов сада подходили новые и новые люди. Даже конвейер на сортировке остановился, когда с ним поравнялась процессия. В дверях склада столпились рабочие. Толпа шла молча, страсти улеглись, держались все чинно, как на похоронах.
Из-за угла выскочил Мак, заметил Джима, подбежал.
