— Конечно, лучше, мой мальчик, и намного безопаснее.
— У меня еще так много вопросов, которые я хотел бы вам задать, сэр, — сказал Лионель. — Подумать только, как же мне повезло! Отправиться в странствия с самим великим сэром Ланселотом! Вы знаете, сэр, как мне завидовали все мои приятели? Я уверен: стоит нам с вами вернуться, как они тут же слетятся, словно мухи на сладкий пирог. Да они меня просто замучают расспросами: «А что он сказал?», «А как он выглядел?», «Ты его спрашивал о том и об этом?», «И что он ответил?»
— Неужели? — спросил сэр Ланселот с довольной улыбкой.
— Можете не сомневаться! А как же иначе, сэр? Ведь вы — величайший рыцарь нашей эпохи. Такие рождаются лишь раз в тысячелетие. Ваши славные деяния сами по себе поэма, написанная рыцарским мечом. Но людям интересно знать подробности. И через сто лет они будут задаваться вопросами: «А каков он был?», «Веселый или печальный?», «Что он говорил?», «Что думал о том или этом?»
— Но к чему им интересоваться подобным? — воскликнул сэр Ланселоте неодобрением. — Разве недостаточно одних деяний? Ответь мне, Лионель, ведь деяния рыцаря — это все!
— Не совсем так, сэр. Дело в том, что грядущие поколения молодых рыцарей тоже будут искать величия. Однако сами знаете, люди несовершенны, и, обнаруживая у себя изъяны и недостатки, эти юноши станут оглядываться на вас. Они захотят знать, а были недостатки у великого Ланселота или же он безгрешен.
— Не сомневаюсь, что так и будет. Мне еще Мерлин предсказывал нечто подобное. Но все же я не понимаю, зачем изыскивать во мне слабости. Какой людям в этом прок?
— Знаете, дядя, я могу сказать только о себе. Лично у меня так много недостатков, что они роятся вокруг, подобно стае голодных борзых. Но если я сумею отыскать в себе какое-то сходство с вами, тогда все мои надежды на будущее величие получат некое подкрепление. Возможно, и все остальные мыслят подобным образом. Каждый человек отыскивает признаки слабости в сильном, как обещание силы в своей собственной слабости.
— Вот уж пусть не рассчитывают! — сердито воскликнул Ланселот. — Я не брошу им такую кость. Если уж так случится, что меня одолеют холод, голод, усталость и даже страх, то неужели же я открою ворота и впущу еще и сомнение! Ну уж нет! Я не сдамся врагу — ворота моей крепости заперты наглухо, и мост поднят. Пусть ваши молодые рыцари не оглядываются на меня, а самолично выбираются из своей тьмы. Если они узнают о моих недостатках, то это не придаст им сил, а лишь станет удобным оправданием их собственной слабости.
— Но, сэр, если вы затворите все ворота, не станет ли это признанием врага?
— Моим оружием являются меч и копье, а вовсе не слова.
— Наверное, вы правы, — согласился Лионель. — Тогда я стану всем рассказывать, что вам были неведомы страх или сомнения.
— Ну этого-то ты не можешь знать наверняка! В интересах истины ты должен свидетельствовать лишь, что не замечал у меня подобных слабостей. Если, конечно, ты их не заметишь…
Некоторое время они ехали молча. Затем младший рыцарь снова подал голос.
— Я должен задать вам еще один вопрос, дядя, — сказал он. — Пусть даже с риском вызвать неудовольствие…
— Ну вообще-то меня легче утомить вопросами, нежели рассердить, — заметил сэр Ланселот. — Так и быть, задавай свой вопрос. Но пусть уж он будет последним.
— Вы известны во всем мире, сэр…
— Так, по крайней мере, говорят люди.
— …как идеальный рыцарь.
— Ну что ж, я приложил к этому немало стараний.
— Но вы, должно быть, чувствуете себя одиноким в своем совершенстве.
— Это ненадолго, мой мальчик. Лишь до тех пор, пока не появится более сильный рыцарь и не бросит мне вызов. Однако я не пойму: все, что ты говоришь, — утверждения. А в чем же заключается вопрос?
Помявшись, юноша спросил:
— Скажите, дядя, вам достаточно того, что вы имеете?
— Что-о?
— Ну вы довольны своей жизнью?
И тут лицо сэра Ланселота потемнело от гнева, рот искривила злобная гримаса, а правая рука сама поползла к рукояти меча. Лионель увидел, как блеснуло серебром лезвие клинка, и почувствовал холодное дуновение смерти на своей щеке.
Затем он стал свидетелем жестокой схватки, разыгравшейся прямо на его глазах. И пусть схватка эта происходила в душе одного-единственного человека, его дяди, но по ярости она не уступала поединку между двумя великими рыцарями. Гнев боролся с благородством и родственными чувствами, и, к счастью для юноши, последние победили. Лионель с облегчением отметил, что лихорадочный блеск в дядиных глазах погас — так же внезапно, как и возник; правая рука остановила свое зловещее движение, и смертоносное лезвие возвратилось в свое убежище. На бледное, усеянное капельками пота лицо Ланселота вновь вернулось безмятежное выражение.
— Вот и конец леса, — произнес он как ни в чем не бывало. — Мне говорили, что лес кончается там, где начинаются меловые скалы. Посмотри, как красиво утреннее солнце золотит траву! Неподалеку отсюда можно видеть фигуру ужасного великана с каменной дубинкой в руках. А еще дальше есть гигантская меловая лошадь. И никому неизвестно, кто и когда создал это диво дивное.
— Сэр… — начал было юноша.
Но величайший в мире рыцарь не пожелал продолжать неприятный разговор. Вместо того он с улыбкой сказал племяннику:
— Расскажешь своим приятелям, что мне очень захотелось спать. Впервые за последние семь лет чувствую себя таким сонным. И еще скажешь им, что я принялся искать подходящее местечко — дабы укрыться от палящих лучей солнца.
— А вон там слева, поглядите, сэр, стоит отличная раскидистая яблоня.
— Ты прав, племянник. Туда мы и направимся. Что-то у меня глаза совсем слипаются.
Сэр Ланселот улегся поддеревом, положив под голову свой рыцарский шлем и немедленно погрузился в темные пещеры забытья. А юный Лионель остался сидеть подле дяди и развлекался тем, что разглядывал лицо спящего рыцаря. И внезапно он понял, что сэр Ланселот являет собой пример отваги и спокойствия, завоеванного ценой великой муки. Перед лицом подобного величия юноша почувствовал себя мелким и суетным — в точности как та навозная муха, что вилась вокруг них.
На память Лионелю снова пришли его беспечные друзья, их бесконечные пустопорожние разговоры возле колодца. Эти юные бездельники прославляли смерть, не успев еще познать жизнь; критиковали чужие рыцарские поединки, а сами и меча-то в руках ни разу не держали. Безнадежные неудачники, которые всегда спорят и никогда не выигрывают! Лионель вспомнил, как они высмеивали его дядю, говорили, будто тот — по своей природной глупости — даже не понимает, насколько смешон. Почитая себя искушенными циниками, они утверждали, что сэр Ланселот является живым анахронизмом в нынешнем мире. Таким сентиментальным и романтичным простакам не место в той обители зла и пороков, каковой стал современный мир. Многое еще припомнил сэр Лионель, и неожиданно ему открылось, насколько убого его окружение. Ведь это слабость и глупость глумятся над силой и мудростью, подумалось юноше, а цинизм молодых рыцарей не что иное, как простое прикрытие для трусости.
Вот он, благородный образец в лице его дяди, понял юноша. Этот рыцарь, ныне мирно почивающий под деревом, так же спокойно — без колебаний и отчаяния — пойдет навстречу судьбе и, коли надо, встретит смерть, как заслуженную награду. Именно поэтому сэр Ланселот будет вечно жить в памяти людей как идеальный рыцарь без страха и упрека. И, осознав это, юноша без колебаний сделал свой выбор: отныне и навеки сэр Лионель будет на стороне своего дяди и того мира, который он представляет. Он осторожно отогнал назойливую муху, которая все норовила сесть на лицо спящему рыцарю.
Полуденное солнце припекало не на шутку, а под яблоней лежала густая тень. Лионеля и самого начало клонить в сон, но тут сверху упало яблоко, которое едва не угодило в лицо спящему Ланселоту. Поймав плод на лету, юноша попытался его надкусить, но с отвращением отбросил в сторону. Яблоко
