тело. В результате рыцарь обнаружил, что, во-первых, он лишился всего оружия, а во-вторых, одет лишь в тонкий поддоспешник. Выяснилось также, что он лежит на холодном каменном полу, покрытом тонкой пленкой какого-то жира. Его нервно трепещущие ноздри улавливали отвратительную смесь запахов — в ней ощущалось застарелое страдание, густо замешанное на страхе и безысходности — короче, это был тот самый запах, который обычно пропитывает стены всех темниц.
С большим трудом Ланселот сел и скорчился, подтянув к себе колени. Его затуманенный мозг пытался как-то сориентироваться в беспроглядной тьме. Он протянул вперед руку, но тут же ее отдернул, испугавшись того, что, возможно, скрывалось во мраке. Некоторое время рыцарь сидел, погрузившись в беспросветное отчаяние. Все его душевные силы уходили на то, чтобы не поддаваться сонму страхов, толпившихся вокруг. Затем до ушей Ланселота донесся звук приближающихся шагов. Он крепко зажмурился и мысленно вознес молитву небесам, в памяти сами собой всплыли известные с детства слова: «Спаси и сохрани!» Когда же рыцарь отважился вновь открыть глаза, то был почти ослеплен светом одинокой свечи. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы за этим ярким пятном разглядеть улыбающееся лицо юной девушки, державшей свечку. Та приветствовала его словами:
— Как поживаете, сэр рыцарь?
Прежде чем ответить, сэр Ланселот детально исследовал сложившуюся ситуацию: взгляд его отметил глухие каменные стены, тяжелые дубовые двери с маленьким зарешеченным окошком и огромным навесным замком (ей-богу, размером тот был не меньше рыцарского щита). В конце концов он произнес с горькой иронией:
— Да уж, бывало и лучше. Вы не находите, что вопрос несколько неуместен?
— Не обижайтесь, сэр, это просто фигура речи. Мой отец учил меня именно так обращаться к рыцарям.
— Может, тогда вы объясните, где ваш отец, и зачем, во имя всех святых, он бросил меня в эту темницу?
— Это не он, сэр! Моего отца здесь вообще нет. Я, видите ли, и сама здесь на правах пленницы. Так уж случилось, что вчера я сидела в нашем имении и чесала овечью шерсть, намереваясь изготовить из нее пряжу. За работой я все размышляла, как бы помочь своему бедному отцу. Понимаете, в минувший вторник он очень неудачно выступил в рыцарском турнире — его вышибли из седла и сбросили на землю. Отец очень переживал, все никак не мог смириться с поражением — думаю, вам как рыцарю это понятно. И вот в следующий вторник ему снова предстояло выступать на турнире, и я…
— О, прекрасная дева, — нетерпеливо прервал ее сэр Ланселот, — все это очень интересно, но сейчас меня интересует другое. Заклинаю вас четырьмя евангелиями, скажите: кто же все-таки держит меня в этом узилище?
— О Боже! — спохватилась вдруг девушка. — Я совсем забыла про ваш ужин! Погодите, он остался за дверью…
— Остановитесь, мадемуазель! — взмолился Ланселот. — Ответьте прежде: кто меня пленил?
Однако девица уже упорхнула, прихватив с собою и свечу. Через несколько секунд она вернулась с деревянной плошкой, заполненной размоченным хлебом вперемешку с костями.
— Выглядит не слишком аппетитно, — признала девушка. — По правде сказать, мы своих собак лучше кормим… Но что поделаешь? Они мне дали это и велели отнести вам.
— Кто «они»?
— Королевы.
— Какие еще королевы?
Девушка поставила миску на пол прямо у ног сэра Ланселота. Свечку она пристроила туда же и принялась перечислять, загибая пальцы на освободившейся руке.
— Королева страны Гоор — это раз… Затем королева Островов, королева Северного Уэльса и… постойте, дайте сообразить, кто же еще — Гоор, Острова, Северный Уэльс… Ах, да! Еще королева Восточных Земель! Получается четверка королев, правильно?
— Да еще какая четверка! — воскликнул рыцарь. — Мне знакомы все эти женщины — колдуньи, чародейки, отвратительные дочери дьявола. Так, значит, это они меня сюда привезли?
— Ах, сэр, вы к ним несправедливы, — возразила девица. — Они такие красивые! А какие на них платья и драгоценности! Вы бы сами посмотрели на этих королев. Наверняка они бы вам понравились…
— Вы не ответили на мой вопрос, мадемуазель.
— Ну, да, сэр, это они вас привезли. И меня, кстати, тоже. Я уж рассказывала вам, что сидела в доме моего отца и чесала шерсть. А затем…
— Я догадываюсь, что произошло затем. Вы очнулись уже здесь, верно? Со мной приключилось то же самое: среди бела дня я заснул под яблоней, а проснулся уже здесь и глубокой ночью. И что им от меня нужно — этим злобным королевам?
— Простите, сэр, но я не знаю. Понимаете, я сама здесь совсем недавно и еще ни в чем не разбираюсь. Мне просто велели отнести вам ужин и снова запереть дверь. Но я осмотрюсь и, может быть, уже завтра утром смогу ответить на ваши вопросы. А сейчас простите, мне нужно идти. Меня предупреждали, чтобы я ни в какие разговоры не вступала и вообще не задерживалась — словно вы можете накинуться на меня и съесть.
— Хоть свечку оставьте! — попросил сэр Ланселот.
— К сожалению, не могу, сэр. Боюсь, без нее я отсюда не выберусь.
С этими словами девушка ушла, а рыцарь снова остался в полной темноте. Он на ощупь нашел миску и принялся обгладывать кости. Пока сэр Ланселот таким образом расправлялся со своим скудным ужином, мысли его беспокойно бились в поисках объяснения сложившейся ситуации. Он пытался понять, что двигало этими странными и пугающими созданиями, которые сделали его своим пленником.
Для страха у него были, по крайней мере, две причины. Прежде всего, он вообще плохо разбирался в женщинах. Всю свою жизнь Ланселот положил на то, чтобы стать идеальным рыцарем, и у него просто не оставалось времени на женский пол. Вот так и получилось, что, даже дожив до седых волос, сэр Ланселот оставался исключительно невежественным в этом вопросе. И, как каждый человек, он страшился того, чего не знал и не понимал. Кроме того, по складу своего характера сэр Ланселот был простым и прямодушным человеком. Всемирную славу он завоевал благодаря своему мечу, а не какой-то особой остроте ума. Демоны, черная магия и секретные заклинания — все это казалось Ланселоту жутким и пугающим. К тому же те немногие поражения, которые выпали на долю сэра Ланселота, случились благодаря колдовству. Да что говорить, ведь и в нынешнее бедственное положение он попал тоже через это темное искусство. Сидя в полном одиночестве, рыцарь чувствовал себя просто ужасно: он задыхался — ему не хватало воздуха; желудок его болезненно сжимался; а сердце то замирало, то начинало колотиться со страшной силой. Все эти неприятные симптомы для самого Ланселота не были новостью. Нечто подобное ему доводилось испытывать и прежде. Дело в том, что сэр Ланселот — подобно многим великим практикам — в глубине души был чувствительной и легко возбудимой натурой. Все, кто видел его холодное и безупречное мастерство на поле боя, наверняка считали Ланселота человеком со стальными нервами. Ни за что бы они не поверили, если б им сказали, что знаменитый сэр Ланселот — этот рыцарь без страха и упрека — ужасно, до дурноты нервничает перед началом поединка. Сам же Ланселот, содрогаясь и страдая у барьера, тем не менее внимательно наблюдал за противниками, отмечал каждое их движение, каждый мельчайший жест. Мозг его функционировал независимо от чувств и выполнял необходимую работу. Точно так же и сейчас, когда рыцарь ощущал себя на грани паники, его подсознание продолжало работать, исследуя и препарируя предполагаемых врагов. Ибо, хоть королевы и были дамами, но в данной ситуации они являлись врагами сэра Ланселота. А всякий враг должен иметь свои цели и средства их достижения. Именно это и служило предметом изучения рыцаря.
По трезвом размышлении Ланселот решил, что ненависть никак не могла являться их движущим мотивом. За что его ненавидеть? Он же ничем не навредил королевам. Таким образом, месть как цель похищения отпадала. Об ограблении тоже не могло идти речи. Ведь его похитительницы были богатыми и могущественными дамами, в то время как все имущество Ланселота составляли доспехи да рыцарская слава. Так что же тогда толкнуло их на похищение? Наверное, им что-то нужно от него, что-то, о чем сэр Ланселот пока не догадывался. Может, какая-то услуга или тайные сведения, которыми владел рыцарь? Увы, у него не было разумных предположений. Но мозг продолжал по привычке работать и анализировать
