– Ладно. Только дайте я сначала поем, а то, может, придется ноги отсюда уносить.
Я покончил с фасолью и дошел до половины своей порции ветчины, прежде чем ответил ему.
– Ну-с, вот, — сказал я. — Вы затронули тему, над которой я часто думаю. У меня довольно много знакомых женщин и девушек — всех возрастов, всех типов, всех обличий. Они все разные, и двух похожих не найдется, но одно их роднит — дамский мастер. В любой общественной группировке самое влиятельное лицо — дамский мастер. Это мое твердое убеждение.
– Шутки шутите.
– Нет, не шучу. Я этот вопрос изучил со всех сторон. Когда женщины идут в парикмахерскую — а они все там бывают, кому это по карману, — с ними что-то делается. Они отходят душой, успокаиваются. Им не надо там притворяться, строить из себя кого-то. Дамский мастер знает, какая у них кожа под слоем пудры, сколько каждой лет, от него не утаишь пластическую операцию на лице. И поэтому женщины рассказывают парикмахеру такое, в чем они не посмели бы признаться священнику, и с полной откровенностью обсуждают с ним некоторые обстоятельства, которые не прочь скрыть даже от врача.
– Быть того не может!
– Может. Говорю вам, я этот вопрос изучаю. Женщина отдает в руки дамского мастера свою тайную жизнь, и он завоевывает такой авторитет, что куда там другим мужчинам. Мне приходилось слышать, как на мнения парикмахеров в вопросах искусства, литературы, политики, экономики, ухода за детьми, а также и в вопросах морали ссылались как на нечто непререкаемое.
– Вы, наверно, перебарщиваете, но я вам верю.
– Да нет, кроме шуток. Умный, вдумчивый, деятельный парикмахер обладает властью, которая кажется непостижимой большинству мужчин.
– Господи, твоя воля! Робби, слышишь? Ты знал об этом?
– Кое-что знал. По той специальности, которую я выбрал, мы и психологию проходили.
– Вот уж не думал! — сказал папаша. — Слушайте, а не выпить ли нам по маленькой?
– Нет, спасибо, сегодня не могу. У меня собака заболела. Завтра хочу встать пораньше и поеду на поиски ветеринара.
– Знаете что? Робби пристроит вам какую-нибудь лампочку для чтения. А движок я не стану выключать. Завтракать утром будете?
– Нет, вряд ли. Я рано выеду.
Когда я вернулся в домик после тщетных попыток облегчить Чарли его муки, Робби привязывал лампочку на длинном шнуре к изголовью моего унылого железного ложа.
Он сказал вполголоса:
– Я, мистер, не знаю, верите ли вы сами в то, что говорили, но меня вы поддержали здорово.
– Да, пожалуй в основном все правильно. Но в таком случае на вас ляжет большая ответственность. А, Робби?
– Безусловно, — проникновенным голосом ответил он.
Ночь выдалась беспокойная. Я снял домик, далеко не такой удобный, как тот, что возил с собой, а водворившись здесь, вмешался не в свое дело. И хотя обычно люди следуют чужим советам только в том случае, если и без них собирались так поступать, не исключена была возможность, что мои дифирамбы куаферам породят нечто чудовищное.
Глубокой ночью Чарли разбудил меня тихоньким, виноватым поскуливанием, а так как скулить не в его привычках, я сразу встал с постели. Чарли мучился, брюхо у него раздуло, нос и уши были горячие. Я вывел его и сам пошел с ним, но ему так и не удалось облегчиться.
Как мне хотелось хоть немножко смыслить в ветеринарной науке! Когда животное заболевает, чувствуешь себя совершенно беспомощным. Оно не может рассказать о своих ощущениях, но, с другой стороны, и лгать не умеет и не будет нагромождать симптомы болезни или предаваться утехам ипохондрии. Я не собираюсь утверждать, что им вовсе не свойственно притворство. Даже Чарли, честнейший пес, и тот иной раз начинает припадать на одну ногу, когда ему вдруг покажется, будто его обидели. Написал бы кто- нибудь хороший, полный справочник по лечению собак! Я бы сам за это взялся, да знаний у меня нет.
Чарли было очень плохо, и ему неминуемо должно было стать еще хуже, если не снизить все увеличивающееся давление на стенки мочевого пузыря. Это можно было бы сделать катетером, да разве найдешь катетер здесь, в горах, среди ночи? У меня был гибкий шланг для отсоса бензина, но он не подходил по диаметру. Потом я вспомнил, что будто бы давление в мочевом пузыре вызывает мышечное напряжение, а оно в свою очередь увеличивает давление и т. д. и т. п. Значит, прежде всего следовало ослабить напряжение мышц. Моя аптечка не была рассчитана на общую практику, но в ней нашелся флакон снотворного «секонал» по полтора грана на прием. Какую же дозу ему дать? Вот тут-то домашний лечебник и пригодился бы. Я открыл одну капсулу, половину порошка отсыпал, капсулу опять закрыл и сунул Чарли под самый корень языка, чтобы он не вытолкал ее. Потом задрал ему голову и стал поглаживать горло, пропуская лекарство вниз по пищеводу. Потом взвалил его на кровать и тепло укрыл. Прошел час. Чарли вел себя по-прежнему. Тогда я открыл вторую капсулу и дал ему еще полпорошка. Мне кажется, что по весу Чарли полтора грана — доза порядочная, но у него, видимо, была невосприимчивость к медикаментам. Он не поддавался снотворному еще минут сорок пять, а потом стал дышать реже и уснул. Я, наверно, тоже задремал. И вдруг слышу: Чарли повалился на пол. Очумелый от порошка, он не устоял на ногах, но поднялся, опять споткнулся и опять встал. Я отворил дверь и выпустил его. Мой способ лечения подействовал, но каким образом в организме не такой уж крупной собаки могло скопиться столько жидкости — это я отказываюсь понимать. Чарли кое-как влез в машину, рухнул на коврик и заснул мгновенно таким глубоким сном, что я забеспокоился, не слишком ли велика была доза снотворного. Но температура у него упала, дыхание выровнялось, сердце билось ритмично, в полную силу. Я плохо спал и, проснувшись на рассвете, увидел, что Чарли лежит в той же позе. Я разбудил его, он меня признал, хоть и не сразу, и отнесся ко мне благосклонно. Улыбнулся, зевнул и опять уснул крепким сном.
Я перенес его в кабину и сломя голову помчал в Спокан. По каким местам мы ехали — ничего не помню. На окраине Спокана я отыскал в телефонной книжке адрес ветеринара, узнал, как туда проехать, и с Чарли на руках ворвался к нему в приемную, требуя незамедлительной помощи. Фамилию врача называть не стану, но такой ветеринар — это лишний довод в пользу издания хорошего домашнего справочника по собачьим болезням. То ли он был дряхлый старик, то ли искушал судьбу, но кто я такой, чтобы приписывать его состояние похмелью? Дрожащая рука приподняла губу Чарли, потом оттянула кверху веко и отпустила его.
– Что с ним? — совершенно равнодушным тоном спросил он.
– Я за этим к вам и приехал — сам хочу узнать.
– Будто в дурмане. Старый. Может, с ним удар?
– У него растяжение мочевого пузыря. А одурманен он секоналом. Я дал ему полтора грана.
– Зачем?
– Чтобы ослабить мышечное напряжение.
– Вот и ослабили.
– Может, такая доза слишком велика?
– Не знаю.
– Ну а вы сколько бы дали?
– Я бы совсем не давал.
– Начнем с самого начала: что с ним?
– Вероятно, простуда.
– А это может вызвать такие явления в пузыре?
– Если его застудить, сэр, то может.
– Слушайте, я сейчас в разъездах. Мне бы хотелось установить более точный диагноз.
Он хрюкнул.
– Вы поймите. Собака старая. Что делать? У старых собак всегда какие-нибудь немощи.
После бессонной ночи я был кусачий.
– У старых людей тоже, — сказал я ему. — Но это не мешает им что-то делать по этому поводу.
И на сей раз, кажется, его проняло.
– Надо промыть ему почки. Сейчас дам что-нибудь, — сказал он. — Это простудное.
