переводчицей. Девушка сказала, что подумает, что пока еще не совсем здорова…
В коридорчике скрипнула дверь. Кто-то вошел. Наташе показалось, что вот сейчас откроется дверь и в комнату войдет этот человек с огромной челюстью. Шлейхер… О его жестокости она наслышалась немало. Да и самой недавно пришлось присутствовать на допросе, который он вел. Наташа так и не узнала, зачем он пригласил ее в качестве переводчицы. Может быть, не хотел, чтобы те пленные знали, что он понимает по-русски, а может, для того, чтобы проверить, насколько точно она переводит с русского на немецкий?
— Успокойся… Это, наверное, Бруннер.
Да, это был Адольф. Слышно было, как он зашел в свою комнату, а потом, выйдя оттуда в коридорчик, постучал в их дверь. Мать и дочь не знали, откликнуться ему или притвориться спящими.
— Войдите, — нерешительно сказала Наташа.
— Прошу простить меня, но я слышал ваши голоса. Конечно, ночь. Но я знал, что вы не спите.
Он по-хозяйски прошел к столу, положил что-то на него и, чиркнув спичкой, зажег лампу. Наташа увидела на столе кирпичик хлеба и банку рыбных консервов.
— Вы опять принесли хлеб, господин Бруннер… Я же просила вас не делать этого, — с недовольством сказала Наташа. — Заберите обратно свой хлеб и консервы. Я не возьму от вас ничего. Вы спорили со мной, говорили, что не все немцы такие, как Шлейхер. Но я теперь знаю: все вы одинаковые. Для вас нет ничего святого. Вам никого и ничего не жалко!
Бруннер молча смотрел на Наташу.
— Нет, фройляйн, не все такие, как Шлейхер… Вам в это трудно поверить сейчас.
— И сейчас, и никогда не поверю…
— Не надо ссориться со мной напоследок, фройляйн.
— Почему напоследок?
— Меня переводят в часть.
— Почему?
Бруннер пожал плечами.
— А когда вас отправляют? — после долгого молчания спросила Наташа.
— Завтра. Да и не только меня. Есть приказ: очистить все тылы; всех солдат и унтер-офицеров моложе сорока пяти лет отправить в передовые части, в окопы.
Наташа насторожилась.
— А зачем это?
Адольф пристально посмотрел на Наташу. Они встретились глазами. И поняли друг друга.
— Говорят, скоро мы уйдем отсюда.
— Куда? Назад? В Германию?..
— Нет, вперед. Нах Москау.
У Наташи защемило сердце: «Значит, правда, что скоро они начнут наступление».
— Ну что вы, господин Бруннер. Сейчас зима. А зимой трудно…
— С этим не считаются.
Насвистывая, в калитку вошел кто-то. Адольф насторожился, потом бросился к двери.
— До свидания, утром не увидимся. Я рано уеду.
Наташа чуть не умоляющими глазами смотрела на Бруннера.
— Когда?.. — наконец решившись, спросила Наташа.
— Через пять дней. Ровно через пять дней, фройляйн… Будьте счастливы! — И он скрылся за дверью.
«Через пять, через пять… — билась в голове тревожная мысль. — Сегодня одиннадцатое ноября. Значит… Что делать? Как побыстрее дать знать нашим?»
В окошко тихо постучали.
— Кто бы это мог быть? — спросила Надежда Васильевна. Но Наташа уже бросилась к двери.
— Осторожнее. Вебер вернулся домой.
— Знаю.
Наташа вышла на крыльцо.
На пороге стоял мальчик лет двенадцати. Наташа его знала. Олег всегда ходил с ним на рыбалку.
— Тетя Наташа, идите к нам, скорее. Там ваш Олежка…
— Что? — дрогнувшим голосом переспросила она.
— Олежка. Он от немцев убежал. И с ним еще какой-то дядя.
13
Небольшой островок, как белый, затертый во льдах ледокол, возвышался среди замерзшей реки. На его невысоком, обрывистом берегу, под разлапистой елью, покрытой пушистым снегом, за ручными пулеметами лежали Николай Чайка и Иван Озеров, одетые в белые маскировочные халаты. Находясь на ничейной земле, они чутко прислушивались к каждому шороху, доносившемуся с вражеского берега.
Но вот из глубины обороны немцев донесся приглушенный гул. Он то приближался, становился громче, слышней, то, сливаясь в монотонное урчание, отдалялся, уходил куда-то.
— Слышишь? — тихо спросил Чайка.
— Слышу… — ответил Озеров.
— Опять танки идут.
— И откуда они их столько берут?
— «Откуда»… На них, брат, вся Европа работает. А ты говоришь: откуда.
— Это верно… А чего ж они сюда их гонят? Ведь впереди — река.
— Такая река им ре преграда. Вброд пойдут, если надо, — ответил Чайка и крутнул ручку полевого телефона: — «Береза»! «Береза»! Я — «Резеда»… Голубь, ты? Двенадцатого мне… Докладывает Чайка. Да. Слышу гул танков. Нет, к берегу не приближаются. Есть. — И Чайка! положил трубку.
— Не спит командир?.. — довольным голосом спросил Озеров. Ему нравилось, что начеку были не только они здесь, в боевом охранении, но и Кожин там, в доме лесника.
— Уснешь тут… Того и гляди, снова двинут немцы на нас.
Друзья замолчали. Полной грудью вдыхали свежий, морозный воздух, перемешанный с запахом хвои, и смотрели вперед, на тот берег, который был всего в пятидесяти метрах от них.
Гитлеровцы почти не подавали признаков жизни. Слева и справа, у соседей, шла перестрелка, а здесь ни звука, ни выстрела, только ракеты взлетали в небо и освещали бледно-зеленым светом речку и остров. И вдруг в ночную тишину ворвались автоматные очереди, лихорадочно застрочил пулемет. Пачками взметнулись в небо ракеты.
— Чего это они?.. — встрепенулся Чайка.
— Может, разведчиков наших накрыли?..
И тут Чайка увидел, как с противоположного берега кубарем скатился вниз один человек, потом другой… Оба на минуту замерли на месте, потом вскочили и бросились вперед… С вражеского берега по ним ударили из автоматов.
С тех пор как выяснилось, что отряд народного ополчения был отрезан немецкими танками от каменного моста и остался на западном берегу реки, Александр не находил себе места. Вместе с Вороновым он принимал все меры, чтобы отыскать след отряда, найти его и помочь ему выйти к своим войскам, соединиться с полком. Каждую ночь разведчики уходили в тыл врага и пытались отыскать отряд, но всегда возвращались ни с чем.
Вот и сейчас перед хмурым, раздраженным командиром полка стоял старшина Бандура и докладывал о результатах вылазки в тыл врага.
— Нет, не верю. Не может этого быть. Не может целый отряд бесследно исчезнуть. Ты плохо искал, — сердито сказал Кожин.
