подумать, что он искренне печется обо мне. Но знаешь, Сугэ… – Она приподнялась, тонкое узорчатое ночное кимоно соскользнуло с худого плеча. Юми подвинулась вплотную к подруге и облокотилась на постель, подперев щеку ладонью. – Если бы хозяин действительно не хотел отпускать меня, он не стал бы говорить такие вещи. Вот представь: у нас с тобой есть какая-нибудь безделушка, которая дорога нам. Даже не важно, узорчатое ли это кимоно или красивая заколка. Разве стали бы мы продавать или выбрасывать бесценное для нас сокровище? Я уверена, мужчины поступают так же. Предположим, не я, а ты захотела бы упорхнуть отсюда – он никогда бы не отустил тебя. Потому что ты ему по-настоящему дорога, ты нужна ему.
– Нет, нет, это неправда! Сейчас он сходит с ума по молодой госпоже из Цунамати. Да ты сама все знаешь. – Голос Сугэ дрожал. Она перевернулась на живот и уронила голову на скрещенные руки.
– Ты права. Но не надо забывать о том, что она жена Митимасы. Наш хозяин волен сколько угодно развлекаться с Мией и восторгаться ее прелестями, но открыто предъявить на нее права он никогда не сможет. Сиракава уже не мальчик, время берет свое. Госпожа поглощена делами как настоящий управляющий. Кроме тебя, никто не сумеет как следует позаботиться о хозяине. Он нуждается в тебе, он не сможет без тебя жить. А вот я ему больше не нужна – у него есть Мия. От меня теперь проку нет, бесполезна, «как веер осенью», – тихо пропела Юми строку из популярной песенки и рассмеялась легко и непринужденно: тонкая самоирония без примеси горечи. Но ее веселость так и не передалась Сугэ, которая лишь печально вздохнула:
– Да, хозяин уже действительно немолод, правда? Поездки в Цунамати подтачивают его силы. Знаешь, что ждет меня в ближайшем будущем? Мне придется готовить похлебку из вяленой скумбрии и подносить ему в миске шесть взбитых сырых желтков. Вот и все мои обязанности! Преданная служанка, изнуренная любовью до смерти, – вот кто я. Когда я размышляю о своей жизни, начинаю завидовать тебе, твоей готовности все бросить и уехать отсюда. Вот выйдешь замуж за господина Ивамото, нарожаешь кучу детишек, и никто не сможет давить на тебя, контролировать каждый твой шаг.
– Но с другой стороны, у меня не будет спокойного, стабильного существования, придется все время думать о деньгах. Тебе было всего пятнадцать лет, когда ты сюда попала. Ты совсем не знаешь жизни. Я успела повидать немного больше. Когда вспоминаю, как бедствовала моя семья, я цепенею от ужаса и боюсь сдвинуться с места. Я… как это говорится… умею вертеться, приспосабливаться. Никто и не догадывается, какая я выносливая. Так что как-нибудь справлюсь. Но ты… ты так не сможешь. Да и хозяин знает, какая ты хрупкая, слабая и ранимая. Он прав: в этом доме ты надежно защищена и спрятана от бурь и невзгод, словно в коконе. Но если ты покинешь эту обитель, выйдешь на свободу – одного дуновения ветерка будет достаточно, чтобы ты пропала.
– Какая разница?! Ничто не остановило бы меня, если бы я действительно ощутила в себе желание и силы вырваться отсюда.
– Да, на такой поступок нелегко решиться. Вот если бы ты встретила кого-нибудь, с кем и море по колено…
– Но ты-то в любом случае нас покинешь, да?
– О, это другое дело. Я ведь сама не рвалась уехать отсюда – от меня просто-напросто решили избавиться. Взгляни на господина Ивамото, за которого я должна выйти замуж. Вполне приличный человек, светлая голова, но, согласись, незавидный он все-таки жених.
– А я завидую тебе… До смерти завидую… – Судорожно всхлипнув, Сугэ обхватила обеими руками деревянное лакированное изголовье и прижалась к нему лицом.
И столько было безысходного отчаяния и неистовства в ее движениях и голосе, что Юми оцепенела, потрясенная до глубины души накалом страстей. Она не ожидала, что Сугэ, обычно сдержанная, флегматичная, может так бурно горевать.
Сугэ, стиснув зубы, дрожала от нахлынувших чувств и мыслей. Облеченные в слова, они бы смели плотину сдержанности и вырвались наружу мутным потоком жалоб, стенаний и проклятий, диких, отвратительных даже ей самой. Любые объяснения бесполезны. Юми все равно не поймет. Сугэ знала, что все давным-давно предопределено, от судьбы не уйти.
Почему много лет назад родители не захотели продать ее в школу гейш, а вместо этого отдали за огромные деньги господину Сиракаве? Если бы она стала гейшей, то едва ли избежала бы столкновений с жестокой реальностью. Но она, без всякого сомнения, была бы более стойким и жизнеспособным существом. Содержанка? Пусть! Она могла бы тогда радоваться солнцу, любоваться синим небом. Она могла бы громко смеяться, злиться и даже плакать…
Ее, девчонку из простой семьи, обласкал, облагодетельствовал мужчина, по возрасту годившийся ей в отцы. Он хорошо знал и понимал женщин, имел к ним правильный подход. Из невинного ребенка он выпестовал роскошную женщину. В его опытных руках она не только расцвела зрелой трепетной красотой, но и стала податливой, мягкой как воск. Властный, неумолимый и строгий хозяин научил Сугэ быть послушной его воле. Все эти годы она безропотно играла ту роль, которую он ей навязал. И во что она превратилась? Во что-то совершенно незначительное, слабое, беспомощное…
По всей видимости, Томо не привлекала Юкитомо как женщина. Он не испытывал к ней ни любви, ни вожделения. Супругов не связывали ни нежная привязанность, ни духовная близость. Несмотря на все это, железная хватка Томо, терпение и несгибаемая сила воли позволили ей сохранить и укрепить свой статус хозяйки дома. Вся жизнь ее была подчинена служению мужу, семье. Она не знала ни минуты отдыха от насущных забот и хлопот. Внешне спокойная, Томо, как часовой на посту, была всегда готова ринуться в бой и отстаивать завоеванные позиции. Состояние духа, настроение ума позволили ей выжить и сохранить себя. Как бы жестоко Томо ни страдала от произвола мужа, от его оскорблений и надругательств, от духовного и физического одиночества, она все сносила стойко, стиснув зубы и сжав кулаки.
Томо знала, что любая ее фраза, адресованная пассиям господина Сиракавы, будет немедленно донесена до ушей хозяина. Стараясь избегать конфликтов, она не вступала в пререкания с Сугэ и Юми, не вмешивалась в их дела. Но именно это мрачное молчание госпожи, ее настороженная бдительность и неусыпное внимание к повседневным мелочам давили на Сугэ, опутывали тайными, незримыми, но очень прочными узами.
Скрытая тирания хозяйки влияла на жизнь всех домочадцев, но Сиракава был доволен результатами и не пытался что-либо изменить.
Порой Сугэ размышляла о том, как сложилась бы ее судьба, если бы хозяйка куда-нибудь исчезла. Но она прекрасно понимала, что никогда не заставит Юкитомо избавиться от жены. Да, в сексуальном плане Томо больше не интересовала хозяина, но она оставалась для него бесценной и незаменимой помощницей, занималась всеми делами семьи, дома, самого Юкитомо. Его доверие к ней было безграничным и незыблемым. Более надежного и преданного руководителя и надзирателя он и представить себе не мог.
Если бы Сиракава, поддавшись на уговоры наложницы, вздумал расстаться с женой, Сугэ не справилась бы с хозяйскими обязанностями. Да и к чему изводить себя напрасными желаниями, думала она. Намного проще и спокойнее оставить все как есть и смиренно влачить свое существование в нарядной темнице под неусыпным надзором госпожи Сиракавы.
Вот если бы госпожу внезапно настигла смерть… Да, тогда все сложилось бы по-другому. О, вот бы случилось что-нибудь неожиданное и непредвиденное! Она, Сугэ, воспрянула бы духом, вздохнула полной грудью, как если бы мрачная, гнетущая тьма, сгустившаяся над ее головой, развеялась в мгновение ока.
Чудовищные мысли уже не раз ядовитой паутиной обволакивали душу Сугэ, но чувство вины и страха заглушало голос мстительного отчаяния и злобы. Она ощущала неимоверную усталость от постоянной внутренней борьбы. Казалось, силы мрака овладели всем ее существом.
Загнанная в тупик, Сугэ понимала: сложись ее судьба иначе, она не изведала бы ужаса одержимости злым духом. Где-то глубоко-глубоко в недрах ее естества пробудилась к жизни та часть ее натуры, которая до сих пор ничем не проявляла себя ни в словах, ни в деяниях. Тихая, слабая, безвольная, наполненная скорбью и болью, эта сущность лежала, темная и холодная, как выпавший ночью снег.
Юми, оказавшись в плену тех же самых жизненных обстоятельств, сумела сохранить душевную чистоту. Осознание этого вызывало в Сугэ еще большую досаду, зависть, ненависть.
Юми, прекрасная в своей безмятежности, вот-вот вольной птичкой упорхнет из золоченой клетки и
