настойчиво; кто-то начал громко стучать в дверь. Тейлор колебался. Он догадывался, кто находится за дверью. Но бежать было невозможно. К тому же они не смогут ничего у него найти. Ни в квартире, ни в магазине, внизу. Он не держал никаких вещей или записей, которые могли бы его скомпрометировать. Его нервы были все еще усыплены снотворным, и он был спокоен. Он надел красный шелковый халат и шлепанцы и пошел к двери.
– Кто там?
– Федеральные агенты. Откройте.
Дверь, как и все двери в нью-йоркских квартирах, была снабжена засовом и цепью. Он отодвинул засов и приоткрыл дверь, не снимая, однако, ее с цепи.
– Предъявите ваше удостоверение, – сказал он. – Откуда мне знать, что вы из ФБР?
Кто-то просунул в щель удостоверение и тут же его убрал.
– Откройте дверь, – потребовал чей-то голос, – или мы ее взломаем.
Тейлор открыл дверь. Через двадцать минут он уже сидел в кабинете Карпентера, требуя адвоката и отказываясь отвечать на какие-либо вопросы. Он так и не успел отменить свое распоряжение о Мари Натан.
Глава 5
Маласпига – маленький городок с пыльными розовыми и желтыми домами, крытыми, как это принято в Тоскане, красной черепицей, с церковью и высоким перстом кампанилы, бронзовый колокол которой возвышается над всей окрестностью. Этот городок пятнадцатого столетия, расположенный в ста пятидесяти километрах от Флоренции, приютился у подножия массивного холма, поросшего зелеными оливами и высокими кипарисами. Машина ехала по узким улочкам, мощенным булыжником, без тротуаров, дома льнули друг к другу, не оставляя никаких просветов. Была тут и маленькая площадь со статуей рыцаря, восседающего на скачущей лошади.
Катарине не надо было читать надпись, чтобы узнать, что это герцог Маласпига. Она сидела на заднем сиденье с герцогиней Франческой, за рулем был Джон Драйвер. Перед ними по извилистым улочкам ехала вторая машина с шофером в униформе. В ней сидели герцог и его мать. Катарина почувствовала в этом некий ритуал: феодальный господин торжественно возвращается в свои владения. Она увидела, что прохожие приветствуют переднюю машину, а несколько детишек кричали и махали герцогу и его матери. Как бы ни относился внешний мир к Маласпига, они были популярны в своем мире. Оставив позади город, машины стали подниматься вверх по крутому склону холма. Дорога была широкая, безукоризненно ровная; чем выше они забирались, тем откос с правой стороны становился все круче и круче. Катарина повернулась к Франческе, которая почти всю дорогу молчала.
– Замок находится на самой вершине?
– Да. Его можно было видеть еще с нижней дороги. Но я забыла показать.
Джон сказал с переднего сиденья:
– Всякий раз, когда я сюда приезжаю, я чувствую себя сказочным Джеком, взбирающимся по фасолевому стеблю[14]. Скоро вы его увидите.
– Надеюсь, вы взяли с собой теплую одежду. – Из-под подкрашенных ресниц смотрели полные откровенной враждебности глаза. – Вечерами бывает очень холодно.
– Благодарю вас, у меня есть все нужное. – Катарина отвернулась и стала смотреть в боковое стекло. Она никогда еще не находилась в такой близости к жене своего кузена. В течение двух часов, пока они ехали, она ощущала на себе всю ее холодную неприязнь; это было не очень приятно, хотя и объяснимо. Женщина ненавидела ее, и Катарина понимала почему. Но то была ледяная ненависть, порожденная совершенно холодным, а не огненно-жарким темпераментом. Алессандро был ей полной противоположностью: он поражал своей пламенной пылкостью, неукротимой гордостью, темпераментом, чувственностью. Она вдруг подумала, что он просто физически не может любить такую женщину, и тут же сердито упрекнула себя за то, что оправдывает его. Взглянула на город, который отсюда выглядел кукольной деревней, и поняла, как высоко они находятся.
– Вы не боитесь высоты? – Она заметила, что Джон наблюдает за ней в зеркало заднего вида.
– Нет, не боюсь. Я только не люблю заглядывать в пропасть, а высоты не боюсь.
– Мне показалось, что вас слегка укачивает, – сказал он. – Но мы уже почти приехали.
Через несколько минут, сделав широкий вираж, они подъехали к массивной каменной арке. Над темным проходом в стене красовался герб Маласпига. Венок и колос с угрожающе острой остью. Здесь этот герб выглядел неприкрыто жестоким. Инстинктивно, словно пытаясь отвратить зло, она прикрыла левой рукой свой перстень.
Они въехали в огромный двор. Вокруг них всей своей громадой, как иллюстрация из учебника истории, высился Замок со своими квадратными башнями и массивными стенами. Катарина изумленно вскрикнула. Канадец, ухмыляясь, посмотрел на нее.
– Я же говорил вам. Это впечатляющее зрелище.
– Здесь сами камни вопиют к небу, – повернувшись к нему, сказала Франческа ди Маласпига. – Я ненавижу Замок.
К машине подошел лакей в пыльной черной ливрее. Он отворил дверцу для герцогини. За ней последовала и Катарина. Солнце уже клонилось к закату, обагряя небо над зубцами крепостной стены. Машина Алессандро стояла перед ними. Никто не подошел к Катарине, не сказал ей ни слова. Несколько мгновений она оглядывала великую крепость своих предков, облитую кровью закатных лучей, и на нее нахлынуло ощущение холодной фатальности.
– Катарина, – послышался рядом хорошо знакомый голос, – добро пожаловать в Маласпига. – Обернувшись, она увидела рядом улыбающегося ей герцога. Он взял ее под руку. И она почему-то вдруг вспомнила предупреждение Рафаэля: если понадобится, он безжалостно ее убьет.
Что-то древнее пробудилось в ее сердце: непоколебимая решимость сохранить свое достоинство перед лицом опасности, презрительное приятие смерти. И это как бы не имело никакого отношения к Катарине Декстер и Новому Свету за океаном. Она улыбнулась, глядя на возвышающегося над ней герцога.
– Великолепное зрелище! – воскликнула она. – Но не будь я сама из рода Маласпига, оно, пожалуй, внушало бы мне страх.
Все еще под руку с герцогом она вошла в Замок. Старая герцогиня поднялась к себе в комнату, чтобы передохнуть перед ужином. Она сердито ворчала на то, что ей приходится покидать удобную Виллу, но ее сын все же настоял на своем. Разговаривая с ней, он никогда не повышал голоса, не проявлял никаких признаков гнева, но в конце концов она всегда уступала. Это было неизбежно, и она не чувствовала ничего, кроме легкого раздражения. Всю жизнь она склонялась перед волей мужчин, стараясь в то же время по возможности поступать по-своему. Когда он объяснил, почему они должны ехать, она попробовала было воспротивиться.
– Зачем ей оставаться в Замке? Почему бы ей не поехать на день вместе с Джоном, с тем чтобы вернуться обратно? Столько лишнего беспокойства только для того, чтобы показать ей Замок...
Но он даже не стал ее слушать. Вежливо напомнил о долге гостеприимства перед их родственницей и о том, что вся семья должна проявлять о ней подобающую заботу. Поездка в Маласпига все-таки состоялась, и старая герцогиня чувствовала себя крайне утомленной. Около получаса она пролежала в постели, а ее роза стояла в стакане на туалетном столике. На вечер была уже приготовлена другая роза, завернутая во влажную тряпицу и фольгу. Она повернула голову на подушках – все, чем она пользовалась, было вышито или отделано кружевами. И так было всю жизнь. Утонченность вкуса она считала неотъемлемым качеством истинной аристократки. Ничто грубое, за исключением мужской руки, не должно было касаться ее тела. Задремывая, она думала о своей невестке Франческе и скульпторе; чувственные воспоминания прошлого, навеянные перешептыванием в комнате Франчески, сладострастно изгибали ее губы. Она не могла представить себе свою невестку в роли любовницы. Не могла представить себе, чтобы это холодное лицо было запрокинуто в жадном ожидании поцелуя. Но ведь никто не знает и не понимает этой женщины; никто даже не потрудился изучить, что она собой представляет в действительности. У нее нет и не может быть детей, поэтому Алессандро ее покинул, – вот и все, что о ней думают люди. Но может, теперь, став любовницей молодого человека, она обретет наконец желанное спокойствие.
Покой герцогини нарушил неожиданный стук в дверь. Это был ее сын. Она приподнялась на подушках и улыбнулась ему. Она всегда улыбалась мужчинам, даже если их появление не очень ее радовало.
