Кортель предупредил жену Ладыня, что придет к ней на виллу.
Он собирался начать день с посещения виллы рано утром, перед выходом на работу, но ему позвонил Беганьский.
— Посылаю за тобой машину, приезжай. Шефу твоему я уже позвонил, — радостно сообщил он.
Наверное, что-то произошло важное, если Беганьский официально пригласил его в Главную комендатуру.
Беганьский сидел у себя в кабинете, большой, добродушный, в расстегнутом мундире.
— У меня для тебя опять кое-что интересное, — загадочно сказал он. — А вообще, старина, ты плохо выглядишь. Не нравишься ты мне.
— Трудно.
— Ты слишком впечатлительный, да и ведешь себя так, словно ты один на свете. Даже поболтать не забежишь.
— Ты можешь мне помочь?
— Может, и могу. Кого теперь подозреваешь в убийстве на Каневской?
— Не прикидывайся дураком.
— Смотри, старина, не влипни в какую-нибудь историю... Не забудь, что Ладынь и Рыдзевский известные специалисты.
— Это меня не касается.
— Ясно. — Беганьский улыбнулся. — Ты знаешь, ко мне постоянно возвращается дело про те экспрессы... Вроде милицейского ваньки-встаньки. Сплошные гипотезы и странные показания. Нашелся некто третий, кто опознал того типа.
— Кто же?
— Ты слышал о Езеке Часовом Мастере?
— Конечно, слышал. Да ведь ему под семьдесят!
— Да. Так вот, он клялся, что завязал, а два дня назад его снова накрыла районка в Радоме. Взлом в ювелирном и кража часов. Профессиональная работа. Но кто-то засыпал его. Он говорит, что у него не было выхода: наличные деньги все кончились, а остаток жизни он может провести и в тюрьме, потому что на спокойную старость никогда не рассчитывал.
И пошел рассказывать, как это он всегда делает. Байки разные, анекдоты... Иногда немного правды... И между прочим сказал, что узнал того человека, зарезанного поездом, — узнал его по фотографии в газете. Мне об этом доложили, и я поехал допросить его. «Пан майор, — сказал он, — я знаком с ним уже три года, клянусь богом. Весной он всегда приезжал в Варшаву, говорил, что должен увидеть пчел в Ботаническом саду. Такой был поэт! Приглашал меня всегда пообедать и любил слушать, как я рассказываю, у него всегда были оригинальные планы... Говорил, что, приезжая в Варшаву, он делает один налет, и этого ему хватает на все двенадцать месяцев... В этом году он приехал раньше обычного, я даже удивился. Он планировал налет в районе Жолибожа». И ты знаешь, где? — спросил Беганьский.
— Где?
— На виллу по улице Каневской. Езек Часовой Мастер назвал даже его имя: Ероним Мругал. Клянется вроде той женщины из Колобжега, что видел его паспорт.
— Чепуха, — сказал Кортель. — Все это фантазия Езека. Нельзя брать всерьез ни показания Езека Часового Мастера, ни этой из Колобжега.
— А тебя не настораживает такое совпадение: вилла на Каневской?
— Это случайность. Или подсознательный бред Езека. Вспомни, что этот человек погиб второго апреля, а Болек, Циклон и Желтый Тадек совершили кражу на вилле двадцать седьмого мая. Тут нет никакой связи.
— Пожалуй, да. Пожалуй, ты прав. Пора кончать с этим... Но, видишь ли, старина, меня постоянно что- то беспокоит в этом деле... Не могу сказать что...
— Меня тоже беспокоило, — сказал Кортель.
— А сейчас?
— Кажется, уже нет... Всегда найдется какое-нибудь не совсем разгаданное дело, ты его откладываешь, а оно снова возвращается к тебе, ты снова откладываешь...
— А я все же хотел бы узнать, кем же на самом деле был этот человек. Нам уже известны три его лица. Спроси у Циклона и Желтого Тадека, не встречали ли где они этого типа.
— Спрошу, — уверил Кортель и забыл об этом, когда вернулся в свою комендатуру.
Он допрашивал Циклона, но совсем по другому поводу. Если верить Окольскому, Циклон, а не Желтый Тадек вошел в кабинет вторым. В сущности, это было маловажно, но Кортель хотел еще раз проверить, что помнит Циклон — Мичинский. Циклон производил впечатление самоуверенного человека: он уже догадался, что ему отвечать за ограбление и вооруженное сопротивление, и только, но не за убийство. Но вопросы инспектора его обеспокоили.
— Я ведь уже все сказал!
— Правильно, Циклон. Повторишь еще раз. Что ты увидел, когда вошел в кабинет?
— Болека... лампу на столе... и девушку...
— Видел ли ты опрокинутый стул посреди комнаты?
— Не помню...
— А что лежало на столе?
— Клянусь богом, я не смотрел на стол.
— А на пол?
Циклон задумался.
— Я посмотрел на пол... взглянул и дал тягу... Тадек крикнул Болеку: «Наследил, фрайер!»
— Так кто был первым: ты или Тадек?
— Тадек.
— А Болек утверждает, что это был ты.
— У него, наверное, помешательство...
— Хорошо, вернемся к полу: что ты там увидел?
— Девушку.
— Вспомни, может, еще что-то? Не дури, если ты видел какой-то предмет и скажешь правду, то для тебя же лучше.
— Статуэтку видел, пан капитан.
— Статуэтку? — переспросил Кортель. — Почему до сих пор молчал?
— А меня никто о ней не спрашивал...
«Серьезное упущение в следствии, — подумал Кортель. — Циклона допрашивали я и Соболь — и не задать такого вопроса!»
— Как выглядела статуэтка?
— Я очень-то к ней не присматривался, вроде из бронзы... Изображает какого-то типа, похож на нашего ксендза, на голове у него что-то... И грудь голая...
— Будда.
— Может, и Будда.
— И что же случилось с этой статуэткой?
— Не знаю, пан капитан. Может, Болек взял... Я так подумал: он этой статуэткой ее...
Желтый Тадек, вызванный сразу после Циклона, упорствовал, что ничего на полу не заметил.
— Я взглянул на девушку и убежал, — повторил он. Эту фразу он твердил во время каждого допроса.
Дежурный сержант доложил по телефону, что явился Рыдзевский. Кортель закрыл окно. Теперь он все время думал о статуэтке: Болек и Тадек не заметили орудия убийства, и только Циклон заметил. Скорей всего он говорит правду: очень подробно описал статуэтку, значит, тот, кто пришел после них, забрал ее с собой...
Инженер Рыдзевский выглядел очень плохо, был еще неряшливее, чем всегда. Вместо пиджака на нем был грязный свитер.
— Схватили его, — сказал он и разразился смехом.
