– Молчи! Ты, Колосов, что ли, тебя… Ступай вперед. За поворотом машина, ключи. Сядешь за руль, поедешь куда скажем, – Степан, увлекая за собой брата, который был вынужден пятиться, закрывая похитителя своим телом, медленно начал отступать к кустам. – Одно движение – и у вас станет одним покойником больше.
Секунды, минуты… Время словно остановилось на этой тихой лесной дороге под палящим солнцем. Они скрылись из вида. Потом послышался шум отъезжающей машины.
– За ними! – Касьянов словно очнулся от ступора. – Конвой, не вздумайте открыть стрельбу! Это не побег. Товарищи понятые, сохраняйте спокойствие… Это, конечно, форменное варварство, но, думаю, сейчас мы увидим…
Катя не знала, куда деть колосовский пистолет. Взволнованный оператор забрал его у нее, проверил и спрятал в карман. Им с Катей не хватило места в «канарейке» – туда теперь сел вооруженный конвой. А им, вместе с понятыми, пришлось довольствоваться бронированным «автозаком». Ехали долго – Кате, как она ни старалась отыскать какую-нибудь щель, ничего не было видно. Но вот машина остановилась. Двери с грохотом распахнулись, водитель их выпустил. Налево на обочине – черный джип базаровской школы и «канарейка», обе машины пусты. Окрестности: лес, горбатый мостик через овраг, справа от дороги заросшее сорняками поле, отгороженное лесополосой чахлых тополей…
Катя не могла слышать переговоров «террориста с заложником» в джипе – и слава богу, – там стоял отборный мат. На горле Дмитрия появились уже два глубоких ножевых пореза – финка в руках его брата- близнеца знала свое дело…
Колосов видел в зеркальце их лица – лучше бы он был слеп. Лишь крепче сжимал руль, зубы стискивал: кто из нас сейчас более безумен?!
– Куда теперь ехать? – спросил он в который уже раз.
– Куда ехать, Дима? – тихо переспрашивал Степан. – Ну? КУДА ТЫ ЕЕ ДЕЛ? Говори…
– Что же ты так со мной… мясник… – По лицу Дмитрия катился пот, свитер на груди был весь заляпан кровью. – Мясник… подонок…
– Псих я, псих, Дима. В дурдоме мне место. Правильно ты все порешил… А тебе – на кладбище, братик… ТОЛЬКО ТЫ НЕ ДУМАЙ, ЧТО ЭТО МЕСТЬ. Я ВЫШЕ МЕСТИ, браточек… Только… так это и должно быть, ты сам все это выбрал… И такбудет лучше и для меня, и для тебя. Для всех нас. А если жить хочешь, ты мне покажешь, ГДЕ ОНА, покажешь, ну же…
– Да тебе ж всегда на нее… было! Ты ж, когда она жива была, ноги об эту шлюху вытирал!!
– Может быть, я же псих, с психа какой спрос? – Голос Степана был страшен. В нем было что-то такое, отчего у Колосова, человека далеко не робкого десятка, мурашки ползли по коже. – Псих и предатель – близнецы-братья… Вечная наша дружба, вечное братство… Как в той песенке к фильму деда, помнишь? НО ЕСЛИ ТЫ МНЕ НЕ СКАЖЕШЬ СЕЙЧАС, ГДЕ ОНА, Я ТЕБЯ УБЬЮ.
Это было сказано просто, но так, что Дмитрий замер и прекратил вырываться из рук брата.
Когда Катя, понятые и оператор выскочили из своей тюрьмы на колесах, МЕСТО УЖЕ БЫЛО УКАЗАНО. Касьянов и подоспевшие конвоиры помогали Колосову.
Это был старый заброшенный противоатомный бункер, каких немало разбросано по подмосковным полям: бугорок, заросший бурьяном, а в нем – ржавая железная дверь. Возле этой ржавой двери и возились сейчас Колосов и конвойный. Одно было необычно: в ушки старого и ржавого запорного устройства двери был продет новенький блестящий на солнце замок. Его сбили прикладом автомата.
Дверь открылась без усилий – видно, ее уже открывали недавно. Из каменного мешка дохнуло холодом, сыростью и невыносимым трупным смрадом. Колосов волоком вытащил на порог тюк, завернутый в брезент. Наклонился, разворачивая… Смрад был такой, что тошнота подступала к горлу, но Катя придвинулась ближе.
– Она? Елизавета Гинерозова? КАТЯ, ЭТО ОНА?!
Катя видела ЕЕ лицо. КАК УЖАСНА СМЕРТЬ, КОГДА ОНА НЕ СКРЫТА ЗЕМЛЕЙ-МОГИЛОЙ… – Да, это она. Это Лиза.
– Голова проломлена, – Колосов отогнул складки брезента.
Катя видела ее сине-восковую скрюченную руку, золотой перстенек на безымянном пальце… Колосов один за другим извлек из брезентового тюка предметы: железную монтировку, на одном ее конце – черная кровь, прилипли рыжие Лизины волосы. И… следующими предметами были белая сорочка Дмитрия, теперь бурая от крови, испачканный кровью щегольской пиджак, траурный галстук, который был на нем в день похорон отца, – одежда, в которой его видели Катя, Мещерский, все близкие, знакомые… Одежда была пропитана кровью. Хватило бы на тысячу экспертиз для сравнения. На этот раз, видно, и вправду он не сумел избежать прямых и главных улик.
– Ну все, довольно. Теперь всем все ясно. Теперь отпусти его, – Колосов выпрямился, голос его был усталым. – Все, Степан. Дело закончено.
Но тот лишь крепче стиснул заложника.
– Никому не двигаться, – прошипел он зло. – А теперь, Дима, ты при всех расскажешь, ЧТО ПРОИЗОШЛО С ОТЦОМ…
Дмитрий вздрогнул. Когда из убежища извлекли тело, он, не шевелясь, смотрел перед собой пустым отрешенным взглядом. Кате он напомнил Степана в камере во время их встречи – и его словно уже нельзя былоничем удивить. Но теперь он яростно рванулся из рук брата – лезвие снова впилось в кожу, но он словно не чувствовал боли.
– Да ты что?! – заорал он бешено. – Ты думаешь, это я убил отца?! Да это из-за тебя, трижды из-за тебя он на себя руки наложил, из-за тебя, сумасшедший подонок! Из-за вас всех! Из-за тебя первого, полудурок проклятый! Псих, пси-и-их!!
Он рванулся что было сил и… вырвался, ударил со всего размаху Степана скованными руками в солнечное сплетение, и в этот миг… Колосов и конвой попытались воспользоваться ситуацией: прыжок, хриплый вопль, потом автоматная очередь… Катю больно толкнул в спину оператор, она упала на траву: он дерется потому, что хочет ей добра, хочет уберечь от пуль… Микрофон ее покатился по земле…
Но они не успели. Степан был противником им не по силам: чтобы остановить его, требовался равный
