ему. В тот миг, когда автоматная очередь прошила ему ноги, – конвой согласно инструкции стрелял толькопо ногам – он ударил брата ножом в живот. Дмитрий осел в траву, прижимая скованные руки к ране. Когда к нему подбежали Колосов, Касьянов, конвойные, он с недоумением смотрел, как на свитере ширится новое алое пятно.
Недоумение в глазах – это все, что врезалось в память Кате. НЕДОУМЕНИЕ – и только, в глазах человека, который уже – мертвец.
Эпилог
Они сидели в машине Колосова – Катя и Иван Базаров – во дворе Раздольского отдела милиции. И ВСЕ БЫЛО ПОЗАДИ. ВСЯ ЭТА ИСТОРИЯ. А на улице шумел дождик, частый, грибной, пронизанный солнцем. Тучка нежданно пришла из-за Клязьмы, напитанная влагой, волглая, как губка, свинцово-серая, как печаль…
ВСЕ БЫЛО ПОЗАДИ. Из отдела вышел Колосов.
– В больницу звонили. Степан уже в реанимации, операцию сделали. Сказали – опасности для жизни нет, всех нас переживет. А второй… на столе у хирурга. Сказали: операция еще идет. Да, хватило работы под завязку местным медикам… – Колосов сел за руль и завел мотор. – Все. Здесь мы больше не нужны. Домой до хаты. – Он посмотрел в зеркальце на бледное лицо Кати и добавил: – Будет служебное расследование, Катерина Сергеевна. Из Главка уже звонили. По всем фактам нынешней самодеятельности нашей.
Но Катя молчала и смотрела в окно.
– Служебное расследование, значит, – повторил Колосов и вырулил на шоссе к станции. – И пусть расследуют. На пленке все есть – пусть глядят. Судят пусть, рассуждают, что правильнее, профессиональнее – раскрыть дело до конца, дело, где все с самого начала было не так, или сохранить обвиняемого до суда невредимым и…
Он не сказал «живым» – операция еще шла. Дмитрий Базаров с диагнозом – тяжкие телесные повреждения – проникающее ножевое ранение в брюшную полость еще лежал на операционном столе.
Катя повернулась к Ивану. Он сидел скорчившись, обхватив колени руками, едва не касаясь пораненным подбородком спинки переднего сиденья. Его бил сильный озноб.
– Ну зачем вы все это затеяли со Степаном? – скорбно спросила она.
Иван молчал.
– Степан все эти дни был у тебя? – продолжала она настойчиво допрашивать.
– Нет. Только позавчера пришел.
– Откуда? Где он скрывался после побега?
– У него много мест. Их вообще много.
– Кого их? Его учеников или… – Катя запнулась. – Или таких вот… оборотней?
– Всех. Их много. Он не последний из их числа.
– Но для чего вы затеяли этот ужас с лжезаложничеством? Ведь ты теперь соучастник. Если Степан покажет на допросе, что вы договорились заранее, чтобы…
– Он не покажет. Он мне поклялся. – Иван закрыл глаза. – Он и так уже ЭТО взял на себя и… и он… он мой брат. Странно, но мы выяснили это только позавчера. А для чего… Для того, что так лучше. Это не месть. Просто так лучше.
– Что лучше? Что?! Вы же его убили, убили брата! Вы ему уподобились. И если он умрет, вы же будете…
– ТАК ЛУЧШЕ, – повторил Иван упрямо. – Для всех. Для семьи, для нас, для нашей фамилии. Это с самого начала было наше семейное дело. Никто не должен вмешиваться. Мы решили все закончить сами. Мой брат Степан так сказал мне. И я согласился.
Колосов молча вел машину. Свое он уже сказал. В этом деле все с самого начала было не так. А впереди – служебное расследование…
Катя – иное дело. Женщины, видно, просто не могут не разговаривать о том, что их в данную минуту тревожит и пугает. Стремление выплеснуть эмоции и получить ответы на все вопросы – это, наверное, суть женской натуры…
Зазвонил мобильный телефон. Колосов слушал молча. Остановил машину. Обернулся к ним.
– Звонили в дежурную часть из больницы. ОН УМЕР. Только что. Врачи сделали все, что смогли, но он потерял слишком много крови.
Машина тронулась. Колосов видел в зеркальце лицо Ивана. Он плакал. Потом резко, зло утер слезы.
– Так лучше, – повторил он, – все равно: так даже лучше.
Машина проехала еще метров двести, миновала поворот на цыганский поселок, изгиб Клязьмы, овраг, где до сих пор еще, смердя и отравляя воздух, гнил труп убитой собаки. По обеим сторонам дороги снова был лес: ели, сосны, толстый ковер прошлогодней хвои, глушащий все шаги. Дождь расходился сильнее. А над Клязьмой дугой выгнулась блеклая размытая радуга.
– Остановите, – попросил Иван внезапно.
Никита затормозил.
– Мы тебя до Москвы довезем, до дома.
– Нет, не надо. Я сам. Я доберусь… Потом. Я… мне надо побыть одному, – Иван ухватился за ручку двери. – Я никуда не денусь – вызовы ваши, повестки… я приду… Но сейчас я хочу быть один. Пустите же!
