Беседовать об этом предмете при Кате было просто невозможно. Она тут же вставала и уходила в ванную. Возвращалась оттуда не скоро и всегда с красным заплаканным лицом.
– Паскудное это зелье, Вадя, – Мещерский брезгливо сморщился. – Б-р-р, даже пиво в горло не идет, как вспомнишь. Из человека слизь какую-то делает отвратительную. Прямо дохляка остекленевшего.
– И что, действительно двигаться никак не возможно?
– Да. Тело точно деревяшка. Я этого опера Колосова после инъекции, считай, что на руках держал, когда он там на полу стонал и корчился. Это похоже на падучую, только хуже во сто крат: глаза – жуткие, зрачки точно дыры, лицо словно маска из фильма ужасов. Да еще рвет, как при дизентерии.
– Чего ж это он к вам заявился с этим своим экспериментом? – ревниво осведомился Кравченко. – Катьку еще на себя такого глядеть заставил! Она прямо заболела после зрелища всей этой его блевотины.
– А ты что, до сих пор еще не догадался, почему он пришел именно к ней? – Мещерский отпил глоточек пива. – Эх ты, умник. Знаешь поговорку: любим тех, кому верим во всем. И наоборот.
Кравченко навалился грудью на стол.
– Вот оклемается опер после дозы, надо будет поучить его, чтобы знал, в чей огород суется.
– А, брось. Он отличный парень, Вадя. И сделал он все ради… В общем, была ситуация, когда не помогли бы никакие там ваши оперативные штучки – ни спецтехника, ни агентура там всякая. Нужны были только отважное сердце да благородная душа. Как в старинных сказках. Он и предъявил это – козыри на стол, как говорится, выложил. И выложил перед теми, вернее, перед той, которую он… Ну, в общем, достаточно слышать, как он ее имя произносит и как смотрит на нее, чтобы сделать соответствующие выводы.
– Как это он на нее смотрит? – Кравченко повысил голос так, что бармен за стойкой удивленно глянул в их сторону.
– Дурак.
– Да, если ВСЕ началось именно с того момента, а не чуть позже.
– Что ты хочешь этим сказать?
Кравченко пожал плечами.
– Мне вообще-то вся эта ваша таинственная свистопляска с пещерными загадками до лампочки прежде была, но сейчас любопытно и мне, Серега. В этом деле накрутили всего много этакого ужасного, зловещего, как Катька любит выражаться, а оказалось – все пшик с хвостиком: след, камни допотопные, мозги, черепушки. Все это по твоему изящному афоризму: штрихи неизвестной нам драмы. И вот штрихи, считай, все стерлись. И что у нас осталось? Ну, ты же логик, давай выстраивай, как это… силлогизм, что ли? Дедукцию.
Мещерский махнул рукой.
– А что осталось-то, Вадь? Ничего. Разбитое корыто да старухи. Откуда ушли, туда и пришли: снова к геронтофилу. Четыре убийства пожилых женщин. Геронтофилия – бр-р! Не переношу извращенцев.
Кравченко потянулся за новой пивной бутылкой.
– А если тут совершенно иной мотив? – спросил он вдруг.
– Какой?
Кравченко молча наполнил бокалы – высокие, чешского стекла, что недавно вошли в моду в столичных пабах. И рука его отчего-то дрогнула: пена обильно перелилась через край.
Глава 47 ВИЗИТЕР
Ту памятную ночь сотрудники отдела убийств проводили в весьма необычном для себя месте. О том, что в здании института в Колокольном переулке будет проводиться операция по задержанию особо опасного преступника, было сообщено самому узкому кругу лиц. Один из «посвященных» – директор института профессор Богданович, накануне вечером передававший сотрудникам милиции ключи и план институтского здания, скорбно выговаривал Колосову:
– Да, уважаемый, какая жизнь теперь пошла. Никогда ведь и в мыслях не держал, что такие ужасные события разыграются в этих стенах. Но трагическая смерть двух наших старейших сотрудниц… Однако все равно не могу поверить, что это сотворил кто-то из моих коллег. Может, вы все-таки ошибаетесь?
Начальник отдела убийств качал головой.
– Ну да, ну да, конечно. Вы знаете по этому делу гораздо больше моего. Такая трагедия, Господи ты Боже мой. И еще эта моя командировка так некстати оказалась.
– А что именно вы искали на Южном Урале, профессор? – полюбопытствовал Никита.
– Наша экспедиция вот уже десять лет работает в Игнатьевской пещере, где открыто палеолитическое святилище. Там удивительные наскальные росписи, молодой человек. Наши предки, знаете ли, были очень талантливые люди. Гордость невольную иногда чувствуешь за них: как они ценили и любили жизнь! Я ведь сам специалист по пещерной живописи.
Колосов усмехнулся про себя: «Пещерная живопись, эх, старичок, словно с луны ты свалился к нам».
– По институту прошел слух, якобы Александр Николаевич отпущен из тюрьмы. – Профессор Богданович заглянул в глаза собеседнику: – Это правда?
– Да.
– Вот с этим вы не ошиблись, уверяю вас. Я знаю его добрых пятнадцать лет. Это исключительно порядочный человек. Ради науки ничего не пожалеет. Себя не жалел, как оказалось. Эти его эксперименты,
