Венчание со страхом

шаги.

Коваленко посмотрел на Колосова – лицо начальника отдела убийств исказилось от боли: нет, такого он не ждал, только не такого!

Да что он! Они все ожидали совершенно другого человека, а пришел… Это уж что-то совсем чудовищное. Противоестественное.

– Ох, Витюша, да что ты, голубь, на себя надел такое? Тараканов, что ль, морить подрядился где? – Вахтерша заколыхалась от благодушного смеха, но он вдруг резко оборвался – она увидела ЕГО лицо и то, ЧТО он держал в руках.

ОН перепрыгнул через три последние ступени, метнулся к насмерть перепуганной старухе и…

Группа захвата сработала молниеносно. Спецназовцы появились словно ниоткула – из потолка, из стен. Короткая отчаянная схватка, и ОН лежал на полу с заломленными за спину руками. В наручниках.

Один из спецназовцев присел на корточки, удивленно потрогал материал, из которого было сделано странное блестящее облачение поверженного.

– Тьфу ты, да это противохимическая защита! Спецодежда! – хмыкнул он. – Никита, нет, ты только посмотри, – обратился он к подбежавшему Колосову и другим. – Я ж сам такие шмотки в магазине «Все для дома» видел. Еще себе для ремонта хаты приобрести хотел. Это немецкое производство, качественное. Да в таком костюмчике маляром можно в смокинге при бабочке работать – это ж стопроцентная защита от любых лакокрасочных материалов.

– И от крови тоже. – Колосов смотрел на неподвижно лежавшего на полу задержанного остановившимся взглядом. – Ткань непроницаемая. НЕПРОМОКАЕМАЯ.

– Изобретательный подонок. – Спецназовец поднял с пола камень – новый экспонат из лаборатории первобытной техники, повертел его в руках и затем пнул носком кованого башмака блестящую груду. – Что, сделали мы тебя? То-то. Знай, с кем дело имеешь.

На его молодом, разгоряченном схваткой лице отвращение причудливо мешалось с любопытством, а гнев с гордостью за удачно проведенную операцию.

Гордиться действительно было чем: все задержание особо опасного уложилось на этот раз в три минуты сорок секунд.

Эпилог

Прошло четыре с половиной недели. На дворе уже стояла золотая осень. И Юрий Шевчук грустно пророчил из всех радиодинамиков и стереосистем, что эта осень – ПОСЛЕДНЯЯ.

Колосов встретил Катю утром по дороге на службу. Они почти не виделись все это время. Он ждал, что после задержания Павлова она оборвет ему телефон: как же, ведь она так пламенно собиралась написать статью об этом деле, да к тому же Павлов был сокурсником ее ближайших друзей. Но… Катя хранила упорное молчание, не подавая о себе вестей.

Сейчас при встрече у дверей главка его больше всего поразили ее глаза. Они казались огромными на осунувшемся, подурневшем лице и угасшими – ни прежнего любопытства, ни кокетливого лукавства, ни сочувствия – ничего в них. Пустота. Катя взглянула на начальника отдела убийств как на стену, молча кивнула и прошла мимо.

Он чуть ли не бегом догнал ее в коридоре.

– Катерина Сергеевна… что же ты… не заходишь, а?

Взгляд пустых, безжизненных глаз.

– Хорошо, зайду. – Голос словно и не ее. – Когда?

– Можешь сегодня часика в четыре. А потом мы могли бы, ну, если тебе по-прежнему интересно, – он знал, что ей предложить, и ему очень хотелось, чтобы она ответила согласием. Вышла из своего тупого оцепенения, потому что именно ей второй раз в жизни ему и хотелось рассказать обо всем, что довелось пережить. Выплеснуть все из себя и забыть уже навсегда.

– Хорошо, спасибо, приду в четыре. – Она повернулась на каблуках и пошла прочь.

В 16.00 она, однако, как и в прежние времена, сидела в его тесном прокуренном кабинете. На коленях ее покоился вечный блокнот, а в руке – такая же вечная ручка. Никита рассказывал, а она старательно записывала. Он вот только ни разу не увидел ее глаз – а только ниточку пробора на низко склоненной голове.

– Я долго думал, с чего же началось это дело, Катя. В принципе теперь все вроде ясно: Павлов увяз по уши в долгах. Их фирму вот-вот готовились объявить банкротом. Весной пришлось продать даже иномарку, на которую, считай, он и растратил деньги в ущерб собственному бизнесу. Он отчаянно нуждался в средствах и поэтому не колеблясь решился на убийство тетки, единственным наследником которой являлся. А наследство было очень солидным: шикарная приватизированная квартира в доме на Кутузовском проспекте, собрание редких картин, ценности немалые, оставшиеся после ее знаменитого мужа-скрипача. Да ты лучше меня это знаешь. Это и по нынешним временам целое состояние. И вот он решился убить Балашову, но как?

Она вела замкнутый образ жизни: дом – институт. Инсценировать разбойное нападение на квартиру, несчастный случай – можно было, конечно, но он не желал рисковать, прекрасно понимая: при любом таком раскладе, хоть при заказном убийстве в подъезде, он, как единственный наследник, сразу же окажется в поле нашего зрения в качестве главного подозреваемого. И вот тут-то ему на ум и пришла идея.

При обыске у него на квартире на Автозаводской мы нашли вырезку из газеты о деле Михасевича. Помнишь, был такой урод? По его делу, пока его не поймали, осудили несколько человек, а одного даже расстреляли. Осудили за серийные убийства, совершенные этим маньяком. Так вот. Павлова посетила мысль: а что, если замаскировать то убийство, которое он совершит из корыстных побуждений, целой серией других убийств, объектом которых тоже станут пожилые женщины. При этом он сознательно стремился переключить наше внимание с Балашовой на предыдущие жертвы, почему и начал весьма издалека продвигаться к своей главной цели.

На днях тут в розыске ребята спорили – зачем, дескать, он подбросил нам с самого начала финт с орудием убийства? Для чего оставлял на месте происшествия мустьерские рубила, которые сам же, как оказалось, отвозил на базу в Новоспасское? Нет, это не ошибка его, не прокол, а хорошо продуманный