имущества? Вопросов наследства? Вы ведь единственный ее родственник и наследник, так? – многозначительно спросил он.
– Возможно. Короче, думайте что хотите, – племянник отвечал тихо, не поднимая головы.
– Вы ведь, насколько нам известно, накануне занимались оформлением каких-то документов для Александры Модестовны. К нотариусу ездили. Правда это? – спросил Караулов.
Кузнецов кивнул.
– А где же эти документы?
– У меня в машине. – Кузнецов пошарил в кармане джинсов, достал ключи. – Вот. Если хотите. На заднем сиденье «дипломат».
– Будьте добры, подождите в другой комнате. – Караулов взял у него ключи и встал из-за стола.
«Комната» была не чем иным, как темной прихожей опорного пункта, где на гвозде висели шинель и форменный плащ старого милицейского образца – весь походный гардероб участкового. Кузнецов провел там минут сорок – пока отрядили экспедицию на дачу на дежурной машине, пока отыскали и привезли «дипломат», пока читали те проклятые документы…
– Черт-те что, – Караулов разочарованно вздохнул. – Не стоило и затевать-то с ним весь этот цирк…
И когда Кузнецов снова переступил порог опорного пункта, тон «злого следователя» был уже совсем иным.
– Ну отчего вы сразу нам не сказали, что это вопросы обмена квартиры и организации музея? – спросил Караулов. – Столько бы времени и себе и нам сэкономили!
– А что я должен был сказать? Читайте бумажки. В вашей конторе ксиве верят, не словам. – Кузнецов печально усмехнулся.
Колосов вновь пролистал документы. Толстая подшивка: заявление – в префектуру административного округа, решение и протокол заседания спецкомиссии Союза художников, многочисленные ходатайства общественных организаций, петиция Фонда культуры, заявление, подписанное группой депутатов столичной Думы, оценочные справки БТИ, справки из ЖКО.
– Шура, поясните мне, пожалуйста, – попросил он.
– Ну а что пояснить-то? – Кузнецов пожал плечами. – У тетки от мужа квартира осталась классная, пятикомнатная, в Романовом переулке. Ну, как насчет музея вопрос встал, в префектуре сразу рогом уперлись, ни в какую: элитный ведомственный дом, мол, и так там жили многие знаменитости. Одни вон мраморные доски на фасаде. Так, мол, придется весь жилфонд на музей-квартиры перевести, а людям-то где же тогда жить? Короче – стена непонимания. Тогда тетка варианты начала искать возможные. Квартира велика для нее, квартплата зверская. Ну, она и решила ее обменять. В мэрию написала. Там, видно, люди более отзывчивые, подсказали приемлемое решение. Она сдает эту квартиру городу, получает хорошую двухкомнатную на Ленинском проспекте и плюс город под гарантии власти выделяет ей помещение на Сивцевом Вражке для персональной галереи Чебукиани. Как видите, все бумаги уже подписаны, заверены. В конце августа тетка уже переезд на новую квартиру планировала. За осень–зиму надеялась и в галерее все подготовить – собрание картин там, личные вещи. От Союза художников даже сотрудников ей выделили в помощь. Тетке музей Павла Корина покоя не давал. Она такой же Георгию сделать хотела.
Колосов листал документы.
– Шура, но это же невыгодно, – сказал он. – Отдать такую престижную квартиру фактически за…
– Да она ее ни продать не могла, ни приватизировать. – Кузнецов усмехнулся. – Квартира за спецфондом числится. Подлежит сдаче. Там особые условия найма – чужих в этот дом не пускают даже и сейчас. А платить за такие хоромы никаких денег не хватит. Так что это лучший вариант был. А потом, тетка мне говорила: костьми лягу, но волю Георгия насчет музея исполню. Она ему слово дала. А от слов своих она никогда в жизни не отказывалась.
– Насчет дачи проясните, пожалуйста, ситуацию. Я так понял, что дача принадлежала не только Александре Модестовне, но и…
– Пенсия-то коту на молоко, а жить надо. Она в прошлом году и продала полдома и участка своей приятельнице Хованской Юлии Павловне, с которой, по-моему, вы тоже уже знакомы, – Кузнецов говорил тихо, внешне безучастно. Но при имени Хованской посмотрел на Колосова.
– Шура, когда сегодня утром вы увидели Александру Модестовну на полу, ей было плохо, отчего же вы не позвали на помощь Юлию Павловну? Ведь у нее способности к целительству, не так ли? – спросил тот.
Кузнецов молчал. Смотрел в пол.
– Это Хованская явилась причиной вашей ссоры? – не сдавался Колосов.
И снова Кузнецов как воды в рот набрал. Странно, но за это вот уклонение от дачи свидетельских показаний они сейчас с Карауловым даже не были на него в обиде.
– Ответьте мне, что же все-таки происходит в вашем доме? – настойчиво продолжал Никита. – Кто-то травит людей, режет… Что происходит? Кто это делает?
– Вы что, меня об этом спрашиваете? – Кузнецов медленно покачал головой. – Ну что вы меня-то спрашиваете?! Ну скажу я вам сейчас, что я думаю на этот счет, так вы ж меня первого за идиота примете. В Кащенко пошлете полечиться!
– Не пошлем. Мы сами такие же. – Колосов усмехнулся. – Ну?
– Попа надо пригласить, вот что. – Кузнецов как-то двусмысленно хмыкнул. – Попа со святой водой.
– Мы наверху в одной из комнат мясо нашли разложившееся, – сказал Караулов. – Что эта мерзость означает? Только снова не говорите, что вы ничего не знаете! Как же это не знаете, когда в этой комнате ваш патрон был, Смирнов. Мы его собственными глазами там видели!
– Ступени это испытания, вот что это такое, – Кузнецов снова хмыкнул – зло и брезгливо. – Смрад, вонь, тьма кромешная, пост без еды и воды… Навроде йоги. Только и врагу такой йоги не пожелаю, не то чтобы
