старику своему. Дурдом полный, короче.
– Хованская запирала Смирнова в этой комнате?! – не выдержал Караулов и… понял, что проговорился.
Кузнецов смерил его взглядом.
– Нет, никто никого не запирает, – сказал он. – Что вы! Все на сугубо добровольной основе. Сам он себя там держал, понятно? Сам! И повязку сам на глаза надевал, не жрал ничего, не пил, дерьмо это гнилое нюхал… – Кузнецов повысил голос, глаза его сверкнули бешенством. – Да что, это все еще цветочки! Вы бы посмотрели, как она с теткой иногда поступала. Как изгалялась там вовсю над ней и…
– Александра Модестовна действительно любила Сорокина? – тихо спросил Колосов.
– Сдохнуть ради него была готова. Терпела все, все непотребства эти… лишь бы только удержать.
– Но чем же Хованская могла ей реально помочь? – не выдержал Караулов. – Чем?
Кузнецов отвернулся к окну. Губы его брезгливо кривились.
– В ночь перед похоронами Сорокиной вы ведь были в Май-Горе, на даче, так? – задал новый вопрос Караулов.
– Так, – Кузнецов вздохнул.
– А Сорокин в эту ночь оставался у Александры Модестовны?
– Вы что… совсем меня уже за гада принимаете… Что я, в замочную скважину, что ли, за ней подглядывал?!
– Ни за кого я вас не принимаю, не беситесь. Я прошу вас честно ответить: был он там или нет?
– Был. Ну да, да! Мы утром с ним в Москву уезжали, тетка нас провожала.
– Опишите нам, пожалуйста, тот вечер и ночь. – Караулов отодвинул протокол допроса, который пока не был нужен. – Вы где спите в доме?
– В бывшей комнате Георгия, на первом этаже. А насчет вечера… да вечер как вечер. Как в нормальном дурдоме. – Кузнецов зло усмехнулся.
– Ночью вы ничего подозрительного не слышали? Может, кто-то выходил из дома?
– Я спал. Выпил за ужином. Я там у нее порой не пить просто не могу.
– Что, до такой степени плохо там, в вашем доме? – спросил Колосов.
– Это не мой дом. Гвоздя там нет моего. Ежели бы не Олег… ноги б там моей не было бы давно.
– Скажите, а в сегодняшней ссоре Олег Игоревич принимал участие?
– А то нет! Побелел, полиловел аж весь. Зашипел как гусь, что я не в свое дело суюсь, молчи, мол, в тряпку… Он-де сам решит, как ему поступать, что делать. Точнее, я понял, – Кузнецов мрачно сверкнул глазами, – она за него.
– А под словом этим знамение, по-вашему, что же он все-таки имел в виду? – задал вопрос Колосов.
Кузнецов посмотрел на него как-то странно. Словно колебался… Потом только плечами пожал и снова уставился в пол.
– Шура, я прошу вас, ответьте, очень прошу: что, по-вашему, означают эти слова Смирнова? – настойчиво попросил Никита. – Убийства?
Ответа не было.
– Сами-то вы как к Хованской относитесь? – влез Караулов, не выдержавший тягостного молчания, повисшего в комнате. – Внешне-то вы все вроде добрые друзья, как я погляжу…
– Старая сука. – Кузнецов сглотнул ком в горле. – Эта старая сука меня уже достала. Ну ладно, ничего. Мы еще посмотрим, еще поглядим.
И при этих словах фигуранта выражение его ожесточившегося, потемневшего лица очень и очень не понравилось следователю прокуратуры.
– Ох как трудно все-таки с вами со всеми разговаривать, – вздохнул Караулов. – Ну да ладно. Документики эти пока я у себя оставлю. Потом заедете в прокуратуру и заберете. Не волнуйтесь, не пропадут.
– А что теперь волноваться-то? – Кузнецов махнул рукой. – Теперь… Я вот что хочу сам у вас спросить: от чего она все-таки умерла?
– Умышленное отравление.
– Так, значит, ядом, что ли, ее? – голос Кузнецова дрогнул.
– Да. Ядохимикат выявлен, аналогичный тому, что обнаружен был и в останках Сорокиной, – Караулов хмурился. – Я вам в связи с этим вот что скажу, Александр… Вы там в доме… не ешьте ничего и не пейте, поняли меня? Словом, будьте осторожны. И за Олегом Игоревичем приглядывайте.
– Он меня каждый раз на… посылает.
– Ну все равно, постарайтесь. А лучше уезжайте пока оттуда. И вот еще что… мальчика вы бы не могли пока куда-нибудь оттуда забрать?
Кузнецов покачал головой:
– Она его никому не отдаст. Да и он… он тоже, пацан от нее уже никуда.
– Почему?
