– Он ее талисман, живой. Я ж говорю вам – ДУРДОМ!
Караулов, застонав, уткнулся лицом в скрещенные руки. Колосов и Кузнецов молча созерцали его русый мальчишеский затылок.
Глава 28
ФАНТАСМАГОРИЯ
– Знаешь, Катя, у меня такое чувство, что это какая-то ФАНТАСМАГОРИЯ. – Нина тревожно смотрела на расписной фарфоровый чайник на столе. И хотя время близилось уже к трем пополудни, на столе в дешевых дачных чашках, ожидая их, стыл утренний чай.
– Не думаю, что допрос Шурки что-то для них прояснит, – продолжила Нина. – Он, мне кажется, и сам толком ничего не понимает.
– Быть может, теперь, когда убита его тетка, он все же попытается понять, – осторожно заметила Катя. Ей не хотелось просвещать приятельницу насчет главных причин допроса Кузнецова. Зачем идеалистке Нине лишний раз убеждаться в том, что человек, отношение к которому у нее сейчас… ну, скажем, сложное, как и все прочие домочадцы вдовы, на подозрении у милиции?
– Кать, говорили-говорили мы до хрипоты, а столько вопросов осталось неясных, – Нина покачала головой. – Или я такая бестолковая, или же мне кажется, что многое из того, что нам известно, нуждается в объяснении. Ты так не считаешь?
Катя кивнула.
– С мужчинами невозможно что-то обсуждать детально. Они вечно куда-то торопятся, – заявила Нина кротко. – И это даже лучше, что они наконец-то свалили и оставили нас в покое. Давай-ка теперь подумаем своей головой, а?
– Давай, – горячо согласилась Катя. Ей стало интересно. – Ну, и какие же вопросы, по-твоему, висят в воздухе?
Нина посмотрела на люстру и спросила:
– Катя, что, по-твоему, могут означать шрамы на ладонях Смирнова, Антоши, Тарантинова и жены прокурора?
Катя на секунду задумалась.
– Ну, пожалуй, начнем со Смирнова, – сказала она. – Как я убедилась, он участвует с Хованской в каких-то странных ритуалах. Проходит для участия в них несколько ступеней посвящения. Сидение под замком в комнате с повязкой на глазах наедине с запахом гниющего мяса, фактически с трупным запахом, с мухами, нужно, мне кажется, трактовать именно так. Кстати, мухи… Слова Сорокина насчет их повелителя тебе ничего не говорят в этом вот контексте? Мы можем лишь догадываться о смысле этого ритуала, о его ступенях. Возможно, и порез на ладони тоже одна из ступеней инициации. Быть может, самая низкая. Или, возможно, это печать сопричастности, некий знак посвящения себя, жертвенности…
– Кому? – спросила Нина.
– Там, на горе, Хованская о Деннице говорила, об Утренней Звезде. Сорокин тоже об этом говорил. Вспомни, кого он подразумевал под всем этим. Когда я спросила Антошу про порез, – продолжила Катя, – он ответил мне, что порезался сам. Возможно, он лжет. Трудно, например, представить в такой ситуации Тарантинова. Но, быть может, с Колобродом все было несколько иначе, а вот с мальчиком… Возможно, иногда эта ступень кем-то проходится добровольно. Некто посвящает себя, демонстрируя тем самым свою полную готовность…
– Ну да, служить темным оккультным силам. – Нина фыркнула. – Ой, Кать, мальчишке всего двенадцать. Что он во всей этой мистике демонической смыслит?
– Антоша пережил в жизни много такого, что и взрослому не доводилось. Насчет негативного жизненного опыта он нам всем фору даст. Он, Нинуша, смыслит в жизни гораздо больше, чем это кажется на первый взгляд. Он не только понимает – он судит уже поступки взрослых. И начал он, кстати, с собственного отца… Наконец, у мальчика выдающиеся гуманитарные способности, как оказалось. Может, именно своей одаренностью он и привлек Хованскую. А может… – тут Катя умолкла, вдруг вспомнив тот полузабытый разговор на озере о картах Таро. – А может быть, Юлию к нему влечет совсем другое: некая, как мне кажется, особенная фатальность его личной судьбы. Или сама судьба влечет мальчика к ней.
– Туманно. Объясни проще, – попросила Нина.
– Тебе ничего не бросается в глаза, когда начинаешь наблюдать за людьми, окружающими Хованскую? – спросила Катя. – В ее орбиту случайно или не случайно, но попадают люди с одной общей чертой: те, от которых в какой-то момент их жизни отвернулось счастье, кто под влиянием страстей или обстоятельств приближается к некой личной катастрофе. Смотри: Ачкасов со своими семейными проблемами, Смирнов, Ищенков, Антоша – у них у всех что-то в жизни случилось непоправимое, дурное. Полунины…
– Насчет прокурора и его семьи мы вообще ничего не знаем, только то, что на руке женщины похожий шрам и еще тот платок…
– Да, конечно, – согласилась Катя. – Но, возможно, со временем и с ними что-то прояснится. У Александры Модестовны, как оказалось, тоже был свой миллион любовных возрастных терзаний, и у Сорокина твоего тоже не все в семье было хорошо. Точнее – чудовищно там было! Никита вон про отчима его рассказывал. Ведь это же кошмар! И, наконец, есть внутренние духовные проблемы и у…
– У кого? – тихо спросила Нина.
– Да у тебя. Я разве не права?
– Ну хорошо, а как же тогда Шурка? Какая такая личная катастрофа грозит ему? И, наконец, ты, ты сама? Ты ведь тоже в орбите этой женщины? Или, скажешь, – кто угодно, только не я?
– Я?.. – Катя смутилась: Бог мой, в своих отвлеченных разглагольствованиях она, кажется, зашла слишком далеко, обидев своей бесцеремонностью подругу. – Если честно, я даже думать об этом не хочу. Хотя, видно, думать придется. Короче, быть может, некая особенная фатальность личной судьбы Антоши и есть главная первопричина его общения с Хованской. И по этой же самой причине к ней сюда, в Май-Гору, как магнитом тянет таких совершенно разных людей. Не похожих и одновременно одинаковых в их
