Смирнов вытащил из кармана платок. На этот раз самый обычный – клетчатый, носовой; промокнул вспотевший то ли от нестерпимой духоты, то ли от волнения лоб.
– Я никого не подозреваю, – сказал он.
– Олег Игоревич, будьте добры, вашу руку. Левую, – попросил Колосов. – Где вы так поранились? Давно?
– Во время репетиции. В театре. – Смирнов опустил руку. Она повисла плетью.
– Зря вы нас обманываете. Нам многое известно. Учтите, – подал голос Караулов.
– Что вам известно? – глухо спросил Смирнов.
– О ваших отношениях с Хованской. О Школе так называемой холистической психологии. Об этой чертовой черной мессе на горе!
– Я впервые слышу от вас о холистической психологии, молодой человек.
Странно, но тут Колосову показалось, что фигурант не лжет. Возможно, ни о какой такой Школе у него с Хованской речь не шла. Ведь она (как выяснил Обухов) давно уже считалась у своих прежних единомышленников – «холистистов» самозванкой. И, возможно, со Смирновым они сошлись совершенно на иной почве… Так на какой же?
– Олег Игоревич, ответьте мне, вы вот… в церковь ходите? – спросил вдруг Колосов. – Сейчас вон коллеги ваши по творческому цеху каждое Рождество и Пасху в Елоховском соборе как примерные христиане со свечкой выстаивают. А вы ходите в церковь?
– Я не примерный христианин.
– Я же не спрашиваю вас, верите ли вы, я только хочу узнать: хотя бы случайно в храм заглядываете?
Смирнов пожал плечами. Попытался усмехнуться. Усмешка вышла кривой и жалкой.
– А в ведьм вы верите? – задал Колосов, не моргнув глазом, следующий вопрос.
– Вы что… вы что, шутите, молодой человек?
– Нет, не шучу.
– Простите, это… это… да что за чушь? Это розыгрыш, что ли, дурного тона?!
– Юлия Павловна Хованская, как я слыхал, считает себя истинной, настоящей ведьмой и, кажется, успешно кое перед кем эту роль разыгрывает.
– Юлия Павловна не идиотка, – Смирнов снова пожал плечами. – Простите, но я никогда не думал, что в милиции мне начнут задавать подобные дикие вопросы.
– А какой же вопрос не покажется вам диким, Олег Игоревич? – подхватил нить беседы Караулов. – Я, например, могу и такой задать: не имеете ли вы, вы лично, самого прямого отношения к тому, что происходит в Май-Горе?
Смирнов понес руку к горлу.
– Очень душно, – сказал он хрипло. – Откройте окно, будьте добры.
Прохлады это не принесло. В опорном пункте стало еще жарче от льющегося в окно послеполуденного зноя, жгучего солнца.
– Ваша жена в курсе, что вы ездите к Хованской? – спросил Колосов.
– Мы живем сейчас раздельно. Вон, в бульварной газетенке об этом можете прочитать. Наташа не требует с некоторых пор от меня никакого отчета. Вообще не требует ничего. Ни-че-го. Простите за любопытство, молодые люди, а вы сами-то женаты? Семьи, дети есть? – Смирнов переводил взгляд с их лиц на окно, на пол, на сейф, на свои бессильно лежащие руки, словно не мог сконцентрироваться на каком-то одном предмете.
«Сколько раз меня уже об этом спрашивали? – подумал Никита. – Почему их всех в этом деле интересует именно это?»
– О нашем семейном положении мы поговорим позже. Вы не ответили, Олег Игоревич. – Он повысил голос: – Так вы верите в ведьм?
– Что за чушь?!
– А во что же вы тогда верите? В Бога? В Дьявола?
– В жизнь, в мир и его тайну… в тайну, которую… которой лучше не касаться ни из любопытства, ни из глупости, ни по незнанию, ни случайно – никак. Но я не понимаю, молодые люди, какое отношение все это имеет к…
– Вы что же, на собственном опыте, что ли, успели убедиться в этом? – гнул свое Колосов.
Смирнов замолчал.
– И вы, значит, никого, абсолютно никого не подозреваете в убийстве вашей давней знакомой Александры Модестовны Забелло-Чебукиани? – продолжал Никита.
– Нет! Я же уже ответил вам!
– Не кричите, пожалуйста. Мы тут не глухие. И сами, значит, вы, Олег Игоревич, никакого отношения к происходящему не имеете? Ответьте же мне, пожалуйста. Так не имеете? Учтите, как сказал мой коллега, нам уже многое известно о вас.
Смирнов покачал головой.
– Вам многое известно… Так неужели вы не видите, не понимаете… – Он то ли вздохнул, то ли всхлипнул, и голос его зазвучал надрывно и истерически: – Неужели вы не понимаете, что это уже нельзя
