остановить? И изменить что-нибудь невозможно. Ход вещей… запущенный механизм, этот Перпетуум Мобиле! – Он хрипло засмеялся. – Вам многое известно! Да вы не понимаете, не представляете, с чем имеете дело! Не смотрите на меня так – да, не понимаете! Не хотите понять, что мы уже ничего не можем тут изменить. Мы просто говорим, говорим, как мухи в кулаке, бьемся… А того не видим, что у нас нет выбора! Нет – кроме как подчиняться, терпеть и ждать. Нет выбора – у вас, у меня… у меня…
– На изъятом нами стакане убитой дактилоскопическая экспертиза обнаружила ваши отпечатки пальцев, уважаемый. А также на коробке томатного сока и… – но следователь Караулов так и не успел обрушить на голову впавшего в истерику фигуранта свой давно уже заготовленный убойный вопрос о главной на этот час материальной улике против Смирнова. Ему буквально заткнуло рот выражение лица Колосова: заглохни ты со своими отпечатками!! Не об этом его сейчас надо спрашивать!
– Почему вы считаете, что мы… что вы должны подчиняться? – громко спросил Никита, отчего-то опуская совершенно закономерный вопрос «чему?». – А если взять да и не подчиниться, что тогда случится?
Смирнов молчал. Но глаза его… Еще ни разу в жизни начальник отдела убийств не видел в глазах допрашиваемого такого животного страха, такого безмолвного, душераздирающего вопля: ТОГДА… ТОГДА Я ПОГИБ. СЛЫШИТЕ? ВСЕ КОНЧЕНО. Я ПОГИБ!!!
Глава 30
ИНКВИЗИТОРЫ
Катя впоследствии частенько вспоминала эту свою последнюю беседу с «май-горской ведьмой». Началось все как-то даже буднично для такого странного допроса. Колосов просто зашел за ней и…
– Ну, готова? Идем? Побудем теперь часок в роли настоящих инквизиторов.
Катя по дороге – всего-то и надо было дойти до соседней калитки – успела задать лишь два вопроса: отчего это на допросе «ведьмы» не будет присутствовать следователь? И какие результаты дала беседа со Смирновым? Колосов буркнул, что Караулова в отделе ждет для разбирательства вновь задержанный Ищенков и что, мол, «нечего к этой чертовке заявляться целым табором». А насчет режиссера вообще отделался каким-то двусмысленным хмыканьем. И Катя так никогда и не узнала, чего стоило Колосову уломать Юрку Караулову не присутствовать на этой встрече с Хованской. По замыслу начальника отдела убийств, беседа должна была коснуться таких вопросов, в постановке которых он больше рассчитывал на помощь Кати, чем на прокурорского следователя. «Ты пойми, садовая твоя голова, если дело сладится, ты еще сто раз ее допросишь, – внушал он Караулову. – А сейчас, уж извини, брат, но там ты мне будешь только мешать».
На дачной дороге пахло нагретой пылью и полынью. И в ушах звенело от громкого стрекота цикад. Они вновь стояли перед знакомым глухим забором, утонувшим в дышащих зноем зарослях.
Открыла им на их настойчивый стук сама Хованская. Несмотря на одуряющую жару, на ней было то самое темное платье в сентиментальный горошек, в котором Катя увидела ее в первый раз. Катю поразила и безукоризненная прическа Юлии Павловны. Складывалось впечатление, что все время после обыска и отъезда милиции Хованская посвятила укладке феном своего короткого каре.
– Мы должны задать вам несколько вопросов, Юлия Павловна, – заявил Колосов. – Здесь предпочитаете разговаривать или в отдел поедем?
– Конечно, лучше никуда не ездить. Возраст не располагает к путешествиям в такое пекло. Прошу вас, – Хованская указала на скамейку под липами. – Здравствуйте, Катя. Ужасно длинный день сегодня, правда? Как вы осунулись… От волнений, от излишней впечатлительности. А я вас предупреждала – не нужно так близко к сердцу принимать чужие проблемы. Что же, вы теперь в этом деле тоже заинтересованная сторона? Будете статью для газеты писать?
Катя пожала плечами. Она решила пока помалкивать. Никита должен сам начать этот разговор. Именно с тех вопросов, которые необходимы.
– Совершено три умышленных убийства с отягчающими обстоятельствами, – оборвал Хованскую Колосов. – В останках двух жертв – Сорокиной и вашей близкой подруги – обнаружен сильнодействующий яд. Подробности умерщвления еще одной жертвы – человека по фамилии Тарантинов, того самого, что косил траву на вашем участке, – настолько необычны и странны, что следствие склоняется к версии ритуального убийства. Проверка же некоторых фактов, касающихся вашей деятельности за последние семь лет, дает нам основание подозревать, что вы, Юлия Павловна, имеете отношение ко всем этим событиям. – Колосов достал из кармана брошюрку Школы холистической психологии и положил ее на стол перед Хованской. По столу среди сухих упавших листочков ползали рыжие муравьи.
– Я имею отношение ко всем этим событиям? – Хованская лишь мельком глянула на глянцевую обложку. – Договаривайте, молодой человек. Вы что же, пришли обвинить меня в убийствах? Я правильно вас поняла?
– Во время сегодняшнего обыска на даче, которой, как мы выяснили, вы владели на паях с Чебукиани, нами был обнаружен яд, который был использован для убийства Сорокиной и вашей компаньонки Александры Модестовны.
– И вы обвиняете меня в том, что это я их отравила?
– Судебно-медицинская экспертиза трупа гражданина Тарантинова выявила в его крови наличие алкоголя и средства клофелин, при помощи которого он был приведен перед смертью в бессознательное и беспомощное состояние, что в значительной степени облегчило убийце расправу с ним, – игнорируя ее восклицание, продолжил Колосов.
– И это тоже сделала я?
Колосов посмотрел на Хованскую:
– А разве это не может быть правдой? – спросил он. – Разве высококвалифицированной, весьма известной в избранных столичных кругах настоящей ведьме Юлии Павловне Хованской все это так уж не по плечу?
– Да вы меня за сущую злодейку почитаете! – Хованская усмехнулась. – Это даже лестно. Вот не думала, что такие симпатичные молодые люди приписывают мне столь инфернальные вещи. Но я не поняла, простите, что же это – официальная версия следствия или, простите, пока одни ваши домыслы?
– Мои домыслы, – веско заметил Колосов, – на практике редко расходятся в конечном итоге с официальными версиями.
