Непосредственно этому попу? «Веста-холдинг» – вчера как раз по телевизору в новостях о ней говорили, по судам они все ходят от Лондона до Нью-Йорка. Активы никак не разделят. Ладно, насчет благотворителей – это проверке поддается. Насчет депутатской жены – с этим сложнее. Подумаем, может, какая-то негласная информация всплывет. Завтра часикам к двенадцати – зайди сюда ко мне.
– Я хотела сегодня же в Новый Иордан вернуться.
– Обожди до завтра. Дело можем запросить, то, на которое Должиков наткнулся при проверке, он мне докладывал. Об убийстве мальчика Бориса Галича. Оно в архиве на Петровке, не раскрыто. Они до семи вечера работают. – Гущин глянул на часы. – Я сейчас в МУР позвоню, коли нечем заняться до завтра, слетай туда, почитай дело. Если очень поторопишься – успеешь. Особо обрати внимание, не мелькает где там, в деле этом старом, фамилия Тихвинский, а может, прозвище детское типа Лаврик.
Катя посмотрела на полковника Гущина: да, старина, а я тебя явно недооцениваю. И правда – яйцам курицу… старую оперативно-сыскную курицу учить негоже.
На Петровку, 38, в архив она успела. На проходной ее ждал сотрудник розыска и сразу же проводил в хранилище документов. В картонной коробке лежали два толстых тома с пожелтевшими от времени страницами.
Катя забрала коробку, пообещав клятвенно сотруднику архива управиться до семи вечера, и начала листать.
Взялась-то она за это дело рьяно, азартно, но по мере читки начала понимать, что все это – события, явно не имеющие никакого отношения к новоиорданским тайнам.
И вот уже чисто по-женски она отвлеклась, забыв, что срок ей дан суровым работником архива только до закрытия. Вспомнила о доме, как она вернется домой, откроет в квартире все форточки, распахнет балкон с видом на Москву-реку, приготовит себе легкий ужин – салат и мороженое с персиками (мороженое купит в супермаркете – такое пластиковое ведерко, а персики на углу с лотка у торговца). Или, может быть, разживется там же, с лотка, свежей малиной и взобьет себе молочно-малиновый коктейль – подсластить жизнь. Бухнется в ванну, в душистую пену, потом напялит шелковые шортики и майку, угнездится на новом диване, поставит DVD с фильмом «В джазе только девушки» и, может быть, попозже решится набрать номер Драгоценного, мужа, Вадима Кравченко и…
«Я уже дома, возвращайся и ты домой».
Нет, этого она Драгоценному не скажет. Не дождется он от нее первой!
Пусть сам звонит: «Я возвращаюсь домой».
Дом, дом, милый дом…
– Чему вы улыбаетесь? – раздраженно спросил ее сотрудник архива, следивший одновременно и за ней – поздней посетительницей, и за минутной стрелкой на больших настенных часах, отмечающей последние мгновения рабочего дня. – Это же дело об убийстве несовершеннолетнего.
Катя спохватилась. Да, да, да…
Она зашуршала страницами протоколов. Фамилия Тихвинский и детское прозвище Лаврик, Лаврушка, имя Лавр, Лаврентий нигде в толстых томах не мелькало.
Фабула дела – проста и ужасна одновременно. Два брата – Борис и Володя Галичи, четырнадцати и двенадцати лет, – после школьных занятий в начале октября пошли в Измайловский парк на футбольное поле. В деле были опрошены десятки свидетелей – отец мальчиков Марк Галич, учителя, ученики старших классов 277-й московской школы, посетители Измайловского парка, подростки, гонявшие в футбол на поле вечерами. И сам Володя Галич, выживший, признанный по делу потерпевшим.
На футболе согласно показаниям свидетелей-подростков братья оставались до конца игры – до сумерек, а темнело в октябре примерно в половине седьмого вечера. Потом пошли домой и наткнулись в парке на группу хулиганов. По словам младшего Галича, парней было четверо – все взрослые, лет по семнадцать, пьяные. Они начали задираться, а потом завязалась драка. Володю Галича ударили несколько раз кулаками и железным прутом – множественные гематомы врачи при осмотре зафиксировали у него на руках и на теле. Старшему Борису железным прутом проломили голову – черепно-мозговая травма, он умер там, в парке.
После убийства хулиганы сбежали, а Володя Галич, придя в себя, закричал, призывая на помощь. Его крики услышали рабочие, прочищавшие на аллеях парка дренажные системы. Это был конец девяностых, и сотовые телефоны тогда были еще в диковинку, поэтому рабочие подхватили Бориса Галича на руки и побежали к выходу из парка – хотели поймать машину и отвезти обоих подростков в больницу. Но для старшего Бориса помощь уже опоздала.
Впоследствии Володе Галичу в присутствии его отца предъявлялись на опознание несколько подозреваемых, подходивших под описание, но он никого не сумел опознать. Видимо, пережитый шок мешал это сделать. Дело вело Измайловское РУВД при активном участии МУРа, но даже это не помогло. Убийц так и не нашли. Дело по истечении срока сдали в архив. Все знали, что в конце лихих девяностых столичные парки были местом самым криминальным, опасным.
Катя смотрела на снимки Бориса Галича – эксперты-криминалисты фотографировали и осматривали его уже в приемном покое городской больницы, куда работяги и его младший брат все же довезли его, уже мертвого.
Ей теперь казалось абсолютно ясным то, что младший Галич, не бросивший тело своего брата там, в парке, став мужчиной, желает как-то увековечить его память. Жертвует на строительство церкви.
В общем, эта ниточка никуда не вела.
Пусть так, но она… они с полковником Гущиным все равно проверили, прошли по ней.
После снимков из дела… таких беспощадных и точных в своем реализме снимков мертвого подростка с разбитой головой и раскромсанным железом лицом мысли о приятном вечере, о малиновом коктейле, о старой комедии с Мерилин Монро подернулись плесенью.
Катя сложила тома в коробку и вернула ее сотруднику архива.
Глава 30
Кораблик
Просьбу Кати «понаблюдать» Федор Басов воспринял буквально как руководство к действию. Выбор-то представлялся небольшой – либо, проводив «напарницу» и следователя Жужина, ошиваться в ОВД, ожидая, когда у бывших корешей, «взятых в полицию», начнется обеденный перерыв, чтобы раздавить по кружке пива в местном баре «У Ильича», либо топать домой – смотреть футбол по спортивному каналу (повтор от субботы), дремать на диване, ждать, когда мать, вернувшись с кондитерской фабрики (работала она там в отделе кадров), приступит к готовке ужина, беспрестанно болтая с подругами по телефону.
Басов выбрал «наблюдение за объектом». Со стороны посмотреть – так услышанное от жены депутата Оксаны Финдеевой совершенно его не тронуло, словно и не заинтересовало.
Он медленно брел по улицам к дому священника. Вот уж и купола новой церкви возникли за кронами тополей. Двор за низкой оградой пуст, в одноэтажном флигеле, крытом металлочерепицей, распахнуто угловое окно. Ветер колыхал кружевную занавеску.
Федор Басов остановился перед входом. Дома, улица, перекресток – где тут спрячешься? Казалось, со всех сторон – из окон, с крыльца маленькой парикмахерской, из булочной, из тихой конторы с вывеской «Адвокаты. Юрпомощь» – на него пялятся любопытные.
Чужие взгляды – вот чего он всегда не мог терпеть. Вот что выводило его из равновесия. И даже дыхательная гимнастика по древнекитайскому методу от этого не спасала.
Он решил обойти церковный двор с фланга, подобраться поближе к распахнутому окну. Шел вдоль ограды. На пути попались кусты барбариса. Цветы давно облетели, и среди листьев алели бусинки ягод, похожие на капельки крови.
Пацанами они рвали их, несмотря на строжайший запрет «не смейте в рот тащить, некоторые виды барбариса ядовитые!». Он помнил их терпкий кисловатый вкус. Как бросил в рот несколько ягод, прожевал, проглотил и потом он и пацаны-приятели ждали скорой и мучительной его смерти.
Его в тот раз слегка пронесло, отделался поносом, но с тех самых пор пацаны-дружбаны, встречая его, часто ухмылялись, а когда он отворачивался, украдкой крутили пальцем у виска.
Чокнутый…
Встав за кустом барбариса, он видел ограду и открытое окно. Изнутри доносилось негромкое пощелкивание, чавканье. Так чавкает под быстрыми пальцами клавиатура компьютера.
