Она увидела Симона – того самого, который так любезно подвез ее. Он был в расстегнутой куртке, в бейсболке, повернутой козырьком на затылок. В руках его была крепкая веревка, и конец ее был обвязан вокруг пояса щупленького белобрысого мальчишки, переминавшегося с ноги на ногу. Второй подросток – повыше, покрепче – стоял рядом и, казалось, тупо наблюдал за тем, что делают с его приятелем.
– Вы зачем здесь? – резко спросила Катя, направляя свет фонаря прямо в лицо Симону.
Странно, едва заметив катер, который там, на станции, ей не удалось увидеть, она сразу подумала, что это ОН. Видимо, ЭТО уже было в ней – с того самого первого раза, с той поездки по городу с ветерком, с того разговора в машине вроде бы ни о чем, оставившего в ее душе какой-то мутный осадок. ЭТО уже сидело в ней как заноза – подозрение, хотя тогда еще для подозрения не имелось никаких поводов и оснований. Были только радуга, военные, милицейские машины, были только мальчишки – там, на перроне возле товарного вагона, которых он вроде бы и не замечал рядом с собой – так, невзначай перекидывался с ними словами, приглашал «опробовать вместе катер», приглашал, зазывал, старался их заинтересовать. И вот ему это удалось. У него все получилось. Эти ребята – те самые, кажется, один из них, вот этот щупленький, которого он уже успел связать, лишить возможности побега, заикается, когда говорит…
– Вы чем тут занимаетесь ночью с детьми? – повысила голос Катя.
Симон смотрел на нее так, как смотрят на привидение, а может быть, и на врага на поле битвы. «Господи, у него же на лице все написано. Мы помешали ему… Помешали ему выполнить то, что он задумал, и он даже не в состоянии сейчас это скрыть».
И тут где-то чуть ли не над их головами взревел мотор, завизжали тормоза – и с вершины Зяблинского холма по крутому откосу, по бездорожью, как на ралли для безбашенных экстремалов, съехал, полыхая зажженными прожекторами, вездеход Романа Шапкина.
– Ни фига себе мотанул! Щас гробанется! – восхищенно и совершенно беззаботно заорал один из мальчишек – тот, который был свободен, не связан.
Симон попятился, конец веревки все еще был зажат в его кулаке. Позади него Катя увидела в кустах что-то похожее то ли на обвалившийся бетонный колодец, то ли на остатки разрушенной стены. Он потянул туда за собой опутанного веревкой мальчишку. Катя схватила его за плечи, Анфиса же свирепо замахнулась на Симона прихваченной на свалке железякой.
– Вы очумели? – крикнул Симон. – Вы… вы что себе позволяете?
Шапкин выскочил из своего «вездехода». Видок у него был тот еще – без пиджака, в одной рубашке со съехавшим набок галстуком, с табельным «макаровым», снятым с предохранителя.
– Стой, где стоишь, – бросил он Симону. – Отпусти пацана. Быстро!
– Да вы что… да мы же просто… – Симон бросил веревку. – Вы-то что затеяли? – обернулся он к Кате (у нее было такое ощущение, что узнал он ее сразу, как увидел, но притворился, что узнает только сейчас). – Вы в своем уме? Вот и делай людям добро, а они потом тебя же и…
– Как вы тут с ним очутились? – Шапкин обратился к подросткам. – Ба, старые знакомые – Пантюхов и Гришечкин. Так, что вы тут с ним делали у провала?
«ЭТО И ЕСТЬ ПРОВАЛ?» – разочарованно подумала Катя. После всего услышанного она представляла себе «провал» пещерой, этаким зловещим запутанным лабиринтом, а тут какая-то дыра в земле, с обвалившимися бетонными стенками.
– Мы на катере приплыли, – свободный от пут Гришечкин пожал плечами. – Дядь Рома, а это у вас «макаров» или «стечкин»?
– А ты какой предпочитаешь? Башку тебе из какого продырявить? – Шапкин обернулся к Симону.
– Вы что себе позволяете?!
– Скажешь, не заслужил? Пацанов по ночам к провалу водишь? И веревки даже прихватил? – Шапкин рывком притянул Симона к себе, начал обыскивать, оружия никакого не нашел. – Документы!
– Я… у меня с собой нет, мой паспорт дома… да вы же знаете меня. Мы встречались с вами в баре, в «Валдайских далях».
– Точно встречались. Тачка у тебя крутая, новая. Пацаны, на тачке он вам на своей не предлагал прокатиться? До Елмановского леса? – Шапкин наступил ногой на веревку. – Или только на катер с собой звал? Катер прямо с верфи выписан?
– Я не понимаю, что вообще происходит? – повысил голос Симон. – Налетели какие-то полоумные девицы. Затем вы…
Со стороны дороги послышался вой милицейской сирены, потом затрещали кусты, и на поляну ворвался милицейский патруль.
– В машину его, – скомандовал Шапкин.
– Мы вовремя успели. – Анфиса с видом победителя отшвырнула железяку. – А здорово вы съехали оттуда с верхотуры.
– К-к-классно! – наконец-то подал голос и опутанный веревкой подросток Пантюхов.
– Я тебе дам классно. – Шапкин отвесил ему подзатыльник. – Вы чего по ночам дома не сидите, шляетесь? Не знаете, что в городе произошло? Сколько я с вами, дураками, в прошлом году бился, когда вы из дома утекли?
– Д-д-дядь Ром, мы…
– Чего вы сюда с ним поперлись?
– Он провал просил показать, – ответил за товарища-заику Гришечкин.
– А веревки?
– А как же спускаться без веревок?
– Спускаться? С ним? Туда? Или он вас одних спустить хотел? Почему ночью? Он что вам сказал?
– Н-ничего, н-ночью, д-днем – к-к-какая разница? В-в-все равно ж к-к-классно!
– Вот поди поговори с ними, никакого чувства самосохранения. – Шапкин кивнул патрулю. – Так, давайте их тоже в машину и пока что в отдел.
– Т-т-только б-бате не г-г-говорите, г-где мы б-б-были! З-з-запорет! – взмолился Пантюхов.
Шапкин осмотрел поляну. Часть патрульных осталась у провала.
– Ну что, это ОН? – тревожно спросила Катя, когда они шли к машинам.
Шапкин глянул на часы.
– Ордер на обыск в его доме нужен позарез, а до утра еще глаза вытаращишь, – сказал он. – Ладно, так попробуем, без ордера. А вы, голубы мои, молодцы. Это самое «стой, руки вверх» лучше вам удалось, чем утренний подворовый обход с фотоаппаратом.
– Да мы случайно на них наткнулись, – всплеснула руками Анфиса. – Мы с Катей гуляли, услышали, как кто-то к берегу причаливает.
– И все-таки, Роман Васильевич, он это или нет? – повторила Катя.
– Сейчас логово его тряханем, может, там что и проявится – по тем нашим двум эпизодам. Так-то и улики налицо – задержан вроде как с поличным, но…
– Вроде как с поличным? – переспросила Катя.
Дом Симона встретил их тишиной и темнотой. Добрались они до него быстро – какими-то улицами, переулками, задворками. Двуреченск спал и не подозревал о случившемся возле Зяблинского холма.
– Давай, принимай гостей, – Шапкин подкинул на ладони изъятые во время обыска у Симона ключи.
– Вы не имеете права вот так вламываться. Я ничего такого не сделал! Я могу все объяснить!
«Какой тошный у него голос, – подумала Катя, – а был такой приятный, звучный, когда мы ехали со станции, когда болтали. Он обещал, что непременно заедет в отель, но вот отчего-то не заехал. Или, может, заезжал – тогда вместе с Настей и с рисунком, только остановился поодаль, на пляже…»
Она старалась не встречаться с Симоном взглядом. Было как-то не по себе. Его дом был большим, пустым и темным – это все, что она поначалу заметила. Потом по всему дому вспыхнул свет и начался обыск – несанкционированный, самоуправный, шапкинский, одним словом.
– Паспорт, – Шапкин требовал документы.
– Там, в ящике…
– Так, паспорт украинский, прописка киевская, регистрация… Гость с незалежной вы, Семен Евгеньевич… так по паспорту-то? Семен Трущак. А предпочитаете Симоном себя называть. Проживаете тут у нас в городе уже давненько, дом вот купили. Нехилый домишко… два этажа, гараж, сарай-пристройка… Театр вот, по слухам, наш городской посещаете, зачастили туда, катер вам недавно доставили, потом
