Михайлович, не надо никаких официальных вызовов, повесток, допросов. Мы висим на волоске. Завоевать расположение солидных клиентов крайне трудно, а потерять – проще простого. Судьба моя – в ваших руках. Умоляю вас.
– Артур Алекперович, не надо меня умолять, я постараюсь сделать все возможное. Но дело скверное. Вы сами это признали. И разобраться с ним мы намерены серьезно.
На том они расстались, убийственно вежливые и крайне недовольные друг другом. Каждый отметил, что сегодня именно пятница, 13-е – проклятый день, и мысленно послал и ее, и своего собеседника ко всем чертям.
Глава 28
ЦАРСТВО ФЛОРЫ
Для Вадима Кравченко конец недели ознаменовался тесным общением с собственным боссом. Двое суток подряд отважный телохранитель дежурил в офисе на Кутузовском проспекте.
Дежурство в пятницу, 13 марта, к счастью, оказалось чистейшей фикцией. Работодатель Кравченко, Василий Васильевич Чугунов, приехав в офис к восьми часам утра, закрылся в кабинете и завалился на кожаный диван – почивать. Кравченко, принявший вахту от своего напарника, узнал, что Чучело в компании собственных охранников всю ночь гудело в загородном ресторане «У святых мощей», что на Киевском шоссе. Домой Чугунов отбыл лишь под утро и во избежание скандала со старой женой (он вернулся к подруге своей юности после двух неудачных женитьб на секретаршах и двух разводов) отправился кемарить на работу.
Кравченко сообщили и то, что «У святых мощей» в самый разгар застолья Чугунова скрутил приступ желудочных колик, который он с успехом излечил старым испытанным средством – двойной перцовой.
– Ты все-таки вызови ему врача, Вадим, – посоветовал охранник, сдававший дежурство. – Звякни Науму Борисычу, пусть приедет, посмотрит его.
– Наум Борисыч совершенно справедливо скажет, что ему надо завязывать с перцовкой. А это его выводит из душевного равновесия. Только хуже сделаем, – зевнул Кравченко. – У нас активированный уголь в аптечке найдется? Посмотри и принеси мне, я ему скормлю пачку, как очухается.
Однако скармливание лекарства произошло не скоро. В половине третьего Василий Васильевич Чугунов, упитанный краснощекий пятидесятипятилетний живчик, опухший, помятый, небритый, с неприятно ноющим желудком, жирно блестящей лысиной и колокольно гудящими мозгами, все еще сидел в одной сорочке и теплых трикотажных финских подштанниках на диване в кабинете и рассматривал на свет мутную жидкость, налитую в бокал для коктейля.
– Зель-цер… ак-к-ква… – прочел он по складам название на яркой коробочке, зажатой в руке. – Вот тебе и ква… Вадь, это с опохмелкой, что ли?
Вадим Кравченко – в отличном темном костюме, белейшей рубашке, при галстуке – стоял перед ним в почтительной позе и держал пачку черных таблеток в целлофановой упаковке.
– Примите лучше это, Василь Василич. Активат. Все неприятности – как рукой.
– Ну, давай. – Чугунов выплеснул «зельцер» прямо на ковер. – Сюда бы минералочки, запить. Хотя нет. Как выпью – газы меня мучат. Так и прут, так и прут. Словно шар раздуваюсь. Скажи там Веронике, чтоб чайку принесла, что ли. Чайку… Да… – Он вздохнул. – А вчера душевно мы посидели, Вадь, душевно. Серафименко под конец три ящика пива привез – ему самолетом прям из Баварии… К рачкам благодать – пивцо… Только я того, как водопровод с пива делаюсь. Так и бегаю, так и бегаю, хоть штаны не застегивай.
Кравченко с невозмутимым видом нажал кнопку связи и заказал секретарше чай для шефа.
– Я вот в газете читал, у немцев какие-то приспособления придуманы бумажные – трубочки с воронкой. Ну, чтоб с пива-то того… – Чугунов усмехнулся, поскреб лысину. – Куда их только надевают-то? На толчок, што ль? – Он визгливо засмеялся. – Ну, ладно. Корней не звонил?
– Нет, – ответил Кравченко. (Корней Корнеевич Миклошенко был деловым компаньоном Чугунова.)
– От старый хрен! Орал тут на меня, ногами топал – дела, мол, я на самотек пустил, лодырничаю! А сам третий день – ни слуху ни духу, – вознегодовал Чугунов. – Ты накажи Веронике там, Потапову, Смирнову, чтоб нашли его хоть под землей. На все кнопки пусть жмут. Телефоны там свои, радио, факсы – всю эту заразу пусть на полную катушку заводят, но чтоб Корней у меня к завтрему был на связи.
– Завтра, Василь Василич, – вежливо поправил Кравченко, – завтра – суббота, он в Жаворонки уедет, как обычно, там его найти просто.
– А, да, правильно. Ты меня поправляй, Вадь, следи. Ты человек культурный, интеллигентный, языкам обучен. Следи, а то я по простецкой своей привычке строительной каб не ляпнул чего так. – Чугунов проглотил пять таблеток активата и запил принесенным пышнотелой томной секретаршей чаем. – А то эти столичные господа, все эти Герминские, Боровские там, ведь образованные, нос от меня воротят. Гнушаются – рылом, мол, ты, Чугунов, не вышел с нами дела вести. А того, что я всю эту шишголь продам, куплю и снова продам, но уже дороже, не понимают. Эх, Вадя! – Чугунов мечтательно вздохнул. – Годика этак через два все эти московские морды вот где у меня будут! – Он поднял волосатый кулак. – Вот где! Хвостом будут вилять, в глаза смотреть. Бензин-то мой, Вадя, а бензин – это кровь. Москва ваша задрипанная без моего бензина дня не протянет. Все они мне дадут – и кредиты, и хрендиты, да еще спасибо скажут, что взял. Эхма! Да садись ты, чего стоишь? Садись! Я тебя люблю – ты парень хороший, честный. Я в людях толк понимаю – имею талант, так сказать. Вот и в тебе я кое-что понимаю. Потому и жизнь свою тебе доверил. За спину твою, Вадь, прячусь. А что делать-то, а? Жизнь такая, паскуда, жизнь волчья, сынок. Но я от тебя, а ты от меня интерес имеешь. Держись меня, Вадя, не прогадаешь. Годика через два любую дверь в Москве ногой открывать будешь, потому что будут знать: это человек Чугунова, его правая рука.
– Врача вам вызвать? – осведомился Кравченко. – Я с Наумом Борисычем связался, он ждет.
– На хрен его! Я ничего, в порядке, только ослаб маленько да заспался. Третий час уж, нет, четвертый. Щас, пожалуй, домой поеду. – Чугунов, сопя, начал натягивать брюки. – Супруга-то не звонила?
– Я ей сам утром звонил, передал, что у вас все нормально.
– Орала?
– Нет, всхлипывала.
