– Минут через десять начнут. А потом Иван вашим вниманием завладеет.
– Иван?
– Арсеньев! – Берберов вдруг лукаво подмигнул. – А ты мне прошлый раз говорил, что такого не знаешь.
– Я его не знаю, Артур.
– А он о тебе два раза спрашивал, между прочим, как я ему сказал, что будет Чугунов с телохранителем.
– Он «голубой», что ли?
Берберов вздохнул.
– Он просто парень с причудами. Большие причуды – большой талант. Художник. Да ты сам сейчас убедишься. А его вкусы…
– Ладно. – Кравченко усмехнулся. – О вкусах не спорят.
– Он несколько лет жил с одним спортсменом – прыгун какой-то. Кажется, с шестом прыгун, – сплетничал Берберов. – А год назад прыгун этот заключил контракт и укатил в Штаты, где и женился на олимпийской чемпионке по толканию ядра – негритянке. Так с Ванькой припадок был: таблетки глотал, еле в Склифосовского откачали. И теперь он один-одинешенек живет. Ну, прямо сирота казанская.
– Сирота? А это вон кто тогда с ним? – спросил Кравченко, указывая на блондина Арсеньева (на этот раз он был в белой кружевной размахайке, узорной жилетке и с замысловатой «залаченной» прической- бубикопфом, но без своего традиционного красного «Форда»), стоявшего у подиума вместе с высоким, атлетически сложенным парнем в отличнейшем смокинге.
– Ты же говорил, что Ванечку не знаешь! – хихикнул Берберов.
– Оказывается, встречались. Личико знакомое. Что это за тип с ним?
– Красивый, да? Я его не знаю, видел раза два здесь. С ним еще мальчишка всегда приходит, тоненький такой, словно дудочка. Сегодня что-то его нет, правда.
Тут из игорного зала вернулся Чугунов вместе с производителем моющих средств. Они с ходу заказали бутылку виски «Телефон Папы Римского: Ват-69».
– Коктейли ваши на… мне, – доверительно сообщил Чугунов официанту. – Если водки русской не держите, тащи скотскую.
Берберов под шумок тихонечко ретировался.
А тут и программа началась. И на этот раз Кравченко не смеялся – держался как мог, созерцая Артуровых ряженых старушек. На его спутников показ мод произвел неожиданное действие. Производитель Полосухин растрогался, вспомнил молодость, выпил виски и уронил очки в блюдо с семгой. Чугунов тоже следил за демонстрацией внимательно и сочувственно.
– А для мужиков штой-то он ничего не представляет? А? Мы, што ль, не люди для него? Костюмы бы показал, польта…
– У него узкая специализация, – сообщил Кравченко. – Женский гардероб.
– Узкая? Ну-ну, на кота широко, на Полкана узко. – Чугунов ослабил узел павлиньего галстука. – Ты чего, Вадь, не ешь? Ешь хорошенько. Коль пить нельзя, надо есть. Я в твои годы знаешь как лопал? В нищете ведь жили, не то что вы – избалованные. Эх, молодежь! Ешь, чтоб за ушами трещало!
– Я ем, Василь Василич, спасибо.
– Ты мне напомни потом дома, как этого, ну, портного-то фамилия. Со средствами у него как?
– Если подкинете – не откажется.
Чугунов толкнул локтем Полосухина.
– Как, Михалыч, подкинем? Тряхнем мошной?
Производитель моющих средств всхлипнул, опрокинул на себя рюмку и полез пальцем в блюдо, стараясь уловить скользкие очки. Кравченко вежливо помог ему.
– Чего еще-то здесь будет? – спросил, запинаясь, Полосухин. – Дискотека-то тут есть?
– Не спеши, сейчас увидим. – Чугунов задумчиво жевал.
«Флоралии» Ивана Арсеньева, демонстрируемые высокими изысканными молодыми людьми самого нежного возраста, оказались действительно очень необычным и впечатляющим зрелищем. Кравченко даже простил «хорьку» его прежнюю фамильярность, так ему понравилось увиденное. «Катю бы сюда!» – подумал он.
«Флоралии» были не чем иным, как удивительно искусными костюмами, созданными из живых цветов. Причудливые головные уборы, легкие, невесомые одежды из прозрачного шифона, украшенные лилиями, розами, гвоздиками, ирисами и сотней других цветов, названия которых не были знакомы Вадиму. Их аромат клубился в зале, побеждая запах и спиртного, и сигаретного дыма, и жирной пищи. Даже дорогие духи и те разом поблекли. А юноши-модели демонстрировали все новые и новые фантастические, сказочные «флоралии». Венец-корона из белоснежных лилий, прихотливые извивы плюща, каскад пурпурных роз, колышущиеся, словно гигантские изумрудные страусовые перья, листья папоротников – некое подобие волшебного воротника-опахала. Гирлянды-пояса из фиолетовых ирисов и розовых гвоздик ярко выделялись на загорелой коже.
И люди, и цветы казались юными, свежими, прекрасными. И обнаженное тело, едва прикрытое нежными разноцветными бутонами, походило на плоть оживших античных статуй. Публике все это великолепие очень нравилось – в зале то и дело раздавались бурные аплодисменты.
В заключение Арсеньев представил композицию по мотивам картины Николя Пуссена «Царство Флоры». Взору публики с вежливыми пояснениями под мелодичную музыку были представлены все ее герои. В ролях
