Дежурный только пожал плечами: знаем, какие срочности в пресс-центре! Катя даже всхлипнула украдкой: чурбан! Сегодня ж пятница, в субботу Колосова вообще не поймаешь, а потом…
– Катюш, срочно материал нужен в «Ведомости». Что-нибудь крайне положительное о практиках. – Горелов так и светился, очки его блестели, словно алмазы. – У тебя было о заслуженном участковом России. Катюша, быстренько, быстренько! Номер уже в типографии!
Катя села за статью об участковом с тяжелым сердцем. Исправляла, вычеркивала устаревшие цифры. А в голове вертелось только одно: что же делать ЕЙ? Что предпринять по этим театралам из Холодного переулка? Что?
Наконец статья перекочевала в руки Горелова, и он сломя голову помчался в типографию.
Катя смотрела на сумерки за окном: вот опять наступает вечер, а только мгновение назад была долгая- долгая ночь. Дня она даже не заметила. Сняла трубку. Позвонить, что ли, Мещерскому? Нет, лучше не разочаровываться. Их ведь все равно нет. Где они сейчас с Вадькой? Что делают?
А эти… любители «Саломеи», чем заняты они? Кто они вообще такие, три этих парня и две женщины? Что их связывает? И почему одна из них так бездумно готова принести себя в жертву? Игорь Верховцев, Данила, а как зовут остальных? Где их искать, если они задумают бежать? И вообще почему они ставят эту пьесу? Ради денег? Или… Или они такие, из шестого измерения, нашедшие друг друга в водовороте жизни и действительно объединившиеся, сбившиеся в стаю? Стая, рой…
Когда они начнут ее убивать? Вечером? Завтра утром? А может, уже сейчас? Кате внезапно стало жарко от всех этих мыслей, она дернула шнур фрамуги, открыла ее настежь, впустив в кабинет свежий воздух. В Малом Никитском переулке зажигались фонари, от подъезда главка отъезжали машины.
ПОЛНАЯ БЕСПОМОЩНОСТЬ.
Ей внезапно вспомнилось кравченковское: «Надо всколыхнуть это болото и посмотреть, какой кулик взлетит первым». Колыхали уже, и что? Она чертила пальцем по холодному стеклу, рисуя рожицу: точка, точка, запятая… А если попробовать еще раз? Самой? Если собраться с духом и…
Она решительно тряхнула волосами и направилась к шкафу – одеваться. Она была довольна, что сегодня обновила это чудесное итальянское пальто. Сегодня вечером ей хотелось быть грозной и элегантной как никогда.
День после премьеры начался вполне обычно. В половине одиннадцатого в столовой в доме в Холодном переулке все сели за стол завтракать. Ни одно место не пустовало. Четверо старались не смотреть друг на друга, а пятая, Аня, с аппетитом уплетала бутерброды, йогурт, пила кофе, снова принималась за бутерброды. Несмотря на субтильность сложения, была она чрезвычайно прожорливой. Данила смотрел на нее и думал: и куда это только все умещается?
Все объяснения оставили на потом. «Мы поговорим, когда она примет дозу», – прошипел Верховцев.
– Здорово было вчера! – Статистка болтала, как заводной попугай на батарейке. – У меня прямо сердце в пятки ушло! Я так и знала, что-то вы им подкинете, что-то подсуропите. Не за дрыгание же ножкой мне две косые выложили! Я сразу поняла – либо бордель извращенцев, либо… А тут во какие дела!
– Значит, вы, Аня, вчера испугались? – тихо спросил Верховцев. Он сидел над полной тарелкой чрезвычайно прямо. Позвоночник его глухо ныл.
– Струхнула, уже когда под ним вот на полу лежала. – Она кивнула на Олли. – А почему вы мне сразу не сказали, что так будет?
– Я не хотел вас пугать. Думал, откажетесь.
– Я? Да вы что? Это ж как аттракцион в Луна-парке! Как там этот, как его… Вильгельм Телль с яблоком на башке. – Она довольно захихикала. – Эта ваша прошлая, ну, прежняя статистка, которая ногу сломала, что, упала под него неудачно?
– Совершенно верно. – Верховцев поднял чашку кофе с блюдечка, отпил глоток, поморщился. – Лели, пожалуйста, этот кофе недостаточно крепок, свари для меня новый.
Женщина молча поднялась из-за стола.
– Да, Аня, – повторил Верховцев, – ваша предшественница была очень неловкой. Вы гораздо лучше.
– А вы подпишете со мной контракт, как обещали?
При этих ее словах Данила встал и отошел к окну. Верховцев задумчиво крошил хлеб на тарелке.
– Вы этого хотите?
Она закивала.
– Значит, вам у нас нравится?
– Да, да! Если на две тысячи нельзя, я на меньшее согласна!
– Вам бы хотелось каждый вечер выходить на сцену и играть «Саломею»?
– Да.
– А почему, Аня? Вам нравится эта пьеса?
– Классная пьеса!
– И вам нравится ее конец? – Голос Верховцева был мягким, грустным.
– Конечно! – Она улыбнулась. – Какие у них лица были, ну, у этих… зрителей! Вот не ожидали-то они! Один чуть кресло не свалил. Копье-то прямо в их сторону летело! Вот Данила-то молоток – шваркнул его как: тютелька в тютельку над нами свистнуло. И ангелок этот, – небрежно кивнула она на Олли, – меня отпихнул. Вот это реакция!
– Вы смелая девушка, Аня, – заметил Верховцев.
