чувствовала, что над ее бедной головой собираются какие-то тучи. Кравченко то неотлучно дежурил при «теле» своего работодателя Чугунова, то все свои выходные проводил в компании Сережки Мещерского. Тот прямо прописался у них в квартире! Возвращаясь с работы, Катя неизменно заставала на диване перед телевизором эту неразлучную парочку и пустые пивные бутылки на полу. Мещерский гостил у них и на тот раз.
Но лишь только Катя начала взволнованно рассказывать о «новом убийстве», Кравченко поднялся с места и демонстративно удалился в лоджию курить, плотно прикрыв за собой дверь. А Мещерский… Таким сердитым и взъерошенным она милягу Мещерского давненько не видела.
– Катя, скажи, пожалуйста, будет ли всему этому конец или не будет? – спросил он вдруг.
Катя аж словами подавилась: то есть?
– Целую неделю – ты не замечаешь, нет? – целую неделю ты только и делаешь, что твердишь про цирк! Про этого чертова слона на ярмарке, про каких-то бредовых львов и леопардов, про клоуна-жонглера, про этого синеглазого выскочку с хлыстом! Будет ли конец этому, я спрашиваю? – Мещерский вскочил и отошел к окну, отодвинул штору, зорко наблюдая за приятелем в лоджии.
– Сереженька, я не понимаю, какая муха тебя вдруг укусила? – искренне удивилась Катя. – Происходят убийства! Их расследуют, я собираю материал – я же криминальный обозреватель. Это моя работа.
– С некоторых пор ты слишком увлекаешься своей работой, – заявил Мещерский каким-то особым голосом. – Катя, я твой верный друг, но я и Вадьке друг тоже. Ближе его у меня никого нет. Он мне как брат, больше, чем брат. И я не позволю… не позволю так с ним обращаться!
– Да как? Что ты на меня кричишь? – Катя рассердилась. – При чем тут вообще Вадька?
– Как при чем? Как это при чем? Он что – слепой? Или дурак полный, бесчувственное бревно? На нем лица нет – поди, поди, полюбуйся. Весь испереживался, а ты…
Катя откинулась на спинку кресла: ой-ой, вот оно в чем дело… Драгоценный В.А. в роли… Что они на пару придумали?
– Осунулся весь Вадька, аппетит потерял! – прокурорским тоном продолжал Мещерский.
– Да он только за завтраком сегодня три яйца слопал и стакан сметаны!
– Это для мускулатуры, это топливо, а не еда. – Мещерский подбоченился. – А ты, радость моя… Вот ты, Катюша, где ты вчера была допоздна, а?
– Я? Я же сказала: сначала эта жуть на кладбище, а потом мы с телеоператором в цирк поехали…
– Зачем вы поехали в цирк?
– Я хотела представление посмотреть! Я боялась одна оставаться в квартире, я так испугалась там на кладбище… я просто боялась быть одна – Вадька же дежурил!
– А почему ты не позвонила ему, не сказала, в каком ты состоянии? Что, в милиции все телефоны вдруг разом вырубились? Почему мне не позвонила – другу Вадима?
На это у Кати слов не нашлось: надо же, сцена ревности, которую закатывает вам не муж даже, а друг семьи. Ну, погоди, дружок…
– Сереженька, а тебе не кажется, что все это форменный детский сад? – спросила она насмешливо.
– Мне не кажется! Если ты думаешь, что я ничего не вижу, ты ошибаешься. А этому… этому синеглазому проходимцу я морду набью и…
– Господи, да при чем тут Разгуляев? Я даже с ним еще и слова-то не сказала!
Тут дверь лоджии открылась, вернулся Кравченко. Как ни в чем не бывало.
– Вы оба белены объелись? – прямо спросила их Катя.
Мещерский плюхнулся в кресло. Он был весь розовый от волнения и возмущения. И напоминал маленькую усатую матрешку из тех «матрешек-мужичков», что продают иностранцам на Арбате. Кравченко хладнокровно налил себе пива. Казалось, он не знал, что сказать, или просто не желал разговаривать. Катя прикинула в уме, да, действительно, за эти дни они и точно не перекинулись с драгоценным В.А. и десятком слов. То он рано уходил на работу, Катя еще спала, то она (ну, так просто получалось, господи!) поздно возвращалась.
– Вы что, совсем ненормальные оба? – повысила она голос.
Сопение из кресла – Мещерский. И стук стакана – Кравченко.
– Серега, ты мне жаловался, у тебя двигатель вроде стучит, айда в гараж, глянем. Может, Двойкину позвоним, он из отпуска вернулся, проконсультирует.
Они демонстративно сплоченно двинулись в прихожую.
– Я все равно буду ездить в Стрельню, – заявила Катя их спинам. – Пока убийства не раскроют, я не брошу этого дела.
Кравченко искал ключи в ящике под зеркалом.
– Вадим, я, кажется, к тебе обращаюсь!
Он выпрямился.
– Я тебе разве что-то говорю?
– Ты слышишь? Я не могу бросить это дело.
– А я что-то разве имею против?
Кате хотелось запустить ему в лоб чем-нибудь… ну, хоть пудреницей!
